О том отмеренном отрезке
Своей единственной судьбы[?]
Но годы ушли, протекли как песок в корабельных часах, по словам Бунина. "Что же осталось нам кроме печали? Самая малость любви и стыда[?]"
Всё труднее переваливать года, но вот что восхищает и приводит в изумление: возрасту не подвластны энергетика стиха, острая зоркость, страстный напор, помноженный на возросшее мастерство; и читателя пронзает откровенная, без оглядки на редакторов и цензуру, исповедь поэта с использованием современной (иногда сниженной) лексики, его пристрастные и весьма субъективные оценки эпохи, которая безжалостно берёт нас за горло и диктует свои правила и нравы, ужасающе не совпадающие с идеалами нашей молодости[?]
Особо надо остановиться на последней вещи в книге - это маленькая, как её обозначил автор, "поэмка" - "Мой ХХ век. Краткий исторический экскурс". Сергей Мнацаканян оглядывается на время своей жизни - вторую половину ХХ века - и связывает впечатлениями и эмоциями эту вторую половину прошедшего века. Наверное, это самое значительное произведение книги, редкий сплав иронии и печали, юмора и сострадания, абсолютно взрывная лирическая смесь истории и личной судьбы. Поэт представляет историческую панораму своего времени так, как оно видится ему сегодня, из второго десятилетия ХХI века. Впрочем, оценки тогдашние и нынешние вполне могут совпадать - время не в силах радикально изменить наши взгляды:
Такой великолепный бред,
Какого не представят лохи:
Прекраснее за тыщу лет
В России не было эпохи.
Поэта трудно цитировать, не хочется разрывать неразрываемые на части стихи, но хочется назвать несколько замечательных стихотворений по именам: "Марсианин", "Советской музыки мучительное эхо", "Европа", "Террор", "Паутина фортуны и горечи ком", "Московская ода" и ещё десятки первоклассных чеканных стихотворений.
Сергей Мнацаканян - не просто коренной москвич, он и поэт сугубо московский, притом что написаны были циклы стихов, навеянных свиданием с исторической родиной, Арменией. Что, казалось бы, можно сказать об этом "орущих камней государстве" после гениального мандельштамовского цикла? Нет, оказывается, можно, и Сергей нашёл необходимые слова, точные образы; генетическая память неизбывна!
Но главное - Москва! Где:
У старых Сретенских ворот,
над Трубной и над Самотёкой -
сегодня первый снег идёт
над городскою суматохой[?]
И над Садовой - от угла
до Троицкого переулка,
как белые колокола
раскачиваются хлопья гулко.
И другие строки, более поздние, стихи умудрённого человека, с оттенком горечи и печали:
[?]меня Москва с рожденья окружила,
Мне подмигнула и заворожила[?]
Завьюжила окрест - белым-бела,
И закружила, и приобняла[?]
Давным-давно на тыщи мелких льдин
Распалась жизнь, которая пленяла[?]
[?]а я ещё живу - неверный сын
московского интернационала[?]
И ещё чем пленяют стихи Мнацаканяна - это любовная лирика. Увы, уже не та, юная и пылкая страсть, что полыхала в прежние годы. Зрелые, выстраданные суждения, исполненные печали и горьких раздумий.
Мне, кроме тебя, не нужен никто,
Но мы не встретились - тому лет сто[?]
Мы вновь разминулись лет двадцать назад,
И только судьбы впотьмах сквозят[?]
Творческая судьба Сергея Мнацаканяна сложилась удачно - на первый взгляд, по крайней мере. Ему было всего двадцать пять лет, когда вышла первая книга стихов. В возрасте тридцати лет он стал членом Союза писателей СССР, что по тем временам было сравнимо с академическим званием. Его сочинения одобрительно принимали такие мэтры советской литературы, как Павел Антокольский, Владимир Соколов, Борис Слуцкий, Евгений Винокуров и другие; в числе знакомых и друзей была вся когорта тогдашней молодой поэзии (об этом Мнацаканян хорошо написал в своей мемуарной прозе "Ретроман, или Роман-Ретро", к коему и отсылаю интересующихся). Но ни карьера литературного чиновника, которым он легко мог бы стать, ни лавры эстрадной популярности не прельщали Сергея - он был и остаётся одержим поэзией, хотя "года к постылой прозе клонят", и поэт, помимо мемуаров, пишет художественную прозу, литературные портреты, вроде объёмной по материалу книги "Великий Валюн" (о Валентине Катаеве), о Юрии Олеше[?]