[?]Однако же фюрер!..
"Когда мы говорим о завоевании в Европе новых земель, мы имеем в виду только Россию и окраинные государства, которые ей подчинены!"
Только и только Россию!
- Хайль Гитлер, хайль Гитлер! - вопят возбуждённо солдаты.
К огда где-то в просвещённой Европе раздался грохот и гул, как если бы в глубине Тартара завозилось, обрушивая подземные своды и выбираясь наружу, огромное чудище, возможно, из тех сторуких и пятидесятиголовых, о которых писали великие древние, когда это чудовище с душой, ненасытной в кровопускании подобно гекатонхейеру Гиесу, поражая ужасами налётной громовой канонады, взвоем могучих моторов и слитным лаем множества голосов, шутя разорвало оковы границ во все стороны света, когда с устрашающей скоростью поползло оно по русским просторам, как щёткой сметая города и деревни, людей и всякую живность на своём уже более чем тысячекилометровом пути, когда оно, устрашая врагов одним своим видом, налезло уже на саму Москву, Москву-нашу-матушку, встав на дыбы и распахнув драконьи пасти свои, брызжущие залпами пушек, рычащие, - село окончательно ещё не проснулось.
И оттого оно не проснулось, что, хотя и хотелось Москве-нашей-матушке - ой, как ей-то хотелось дойтить до села когда-то давно, ой, как хотелось откушать-то наших грибков, голубики, да рыбки из чистой, первозданной речушки! - ан лес-то и встал на её долгом пути, лес малорубленный и густой, почти непролазный, - вот отчего не дошла Москва до села и разлеглась, отдыхаючи, словно утомлённая капризная барынька!
Раскинулась-разлеглась, не добравшись до села всего-то вёрст сто или двести - уж это как посчитать: по прямой аль по дорогам-то?
Но то было давно, ещё до Романовых, а сейчас-то как, каково?
А так, что, хотя о нашествии чудища радиоточка в сельском правлении сообщила ещё 22 июня 41-го года, тогда как к началу нашей истории уже подбирался декабрь, но вспомните, люди: тогда ведь не было ни сотовой, ни электронной, ни прочих средств связи, да что говорить: телевизора и того тогда - слава Те, Гос-споди! - не было, а была лишь телефонная связь-то, да радиосвязь, и обе они - с проводами!
А та радиосвязь, которая без проводов, то и тут: какой же была-то она?
На пьезокристаллах да особых радиолампах!
И была эта беспроводная связь громоздка и ненадёжна, и наладка её требовала терпеливого обучения и особой сноровки - что для нас, что для немцев; вот отчего село очнулось от привычного сна лишь тогда, когда вдруг налетел бешеный ветер. И завыл ветер, завыл и помчался, обдирая бока и проталкиваясь между деревьями, и застонали, изливаясь смоляными слезами, сосны и ели, ошеломлённые как силой той внезапной и неиссякаемой ярости, с какой он на них налетел, так и тем, что не получилось им восстать перед остервенелым налётом неодолимой стеной, восстать и отбросить.
И появилась у леса особая, отцовская боль, поскольку совсем не готовым оказалось село к такому налёту, совсем не готовым, отчего с ужасом и почудилось лесу, что злющая эта пурга, вырвавшись на просторы, кружась вихрями, припадая к мёрзлой земле и вновь взвиваясь под небо, посрывает крыши и с хат, и со школы, и с железной крыши бывшей дворянской усадьбы, в которой заседало правление, а по выходным бывали лекции, песни и танцы, а бывало, что и давали кино, - и, проникнув внутрь хат, выстудит, выдует жизнь.
Тогда-то и вспыхнули одна за другой две избы - две!
И из первой горохом посыпались мужики в белых подштанниках с автоматами наперевес, и, увязая в снегу, навалившем за ночь сугробы, - всего-то лишь за ночь! - помчались, только пятки сверкали, к центральной усадьбе.
Д ве избы вспыхнули, две - одна за другой, и из первой посыпались горохом "подштанники", затопотали к центральной усадьбе, тут-то и насторожилось село.
Кто в подвале закрылся, покряхтывая да икая от ужаса, кто, заперев двери и накинув на калитки гремучие цепи, смотался к соседям, благо в дружной компании страх не живёт, кто затворил ставнями окна и попрятался по сеновалам со всей детворой, а кто, продышав кружок на замёрзшем стекле, прилип носом к окну - будто сам чёрт им и не брат!
Однако нашлись и такие - на вид простаки, да в душе хитряки, кто рванул в лес холодющий с мешком за спиной - и не столько за тем, чтобы подалее от греха, сколь для того, чтобы издали, из кустов, проглядеть что там да как, да, быть может, и что-нибудь накумекать. Такие-то и проследили, как те, что в одном нижнем бельё (срам, да и только!) табуном промчались к бывшей усадьбе, огороженной круговым и высоким деревянным забором (а вы где-либо видали такие заборы? ну и помалкивайте!), как, отшвырнув часового, забарабанили кулаками в ворота (срам, срам, часовому-то!), и как часовой - лёжа и снизу - навёл на них автомат и, заорав: "Хальт!", пустил в воздух короткую очередь.
Однако это из первой избы повысыпало целое войско "подштанников", а из второй - ни одного! Но ведь и над второй избой взвилось пламя до неба! Так отчего же тогда не побежали оттуда? Не означало ли это, что там пошла суета? Что там заметались, что-то спасая и что-то пряча, ругаясь и, возможно, стукаясь лбами в попытках загасить пожар изнутри?
Вот тогда она и решила: "Сокол, вы меня слышите? Из строя выведен пункт радиоперехвата противника! Сокол, Сокол, задание выполнено!"
Конечно, никакой рации у неё не было, и Зоя это про себя прошептала, чтобы взбодриться; для верности она постояла на месте, надеясь ещё что-то увидеть, но ничего не менялось: в ворота усадьбы один за другим забег[?]ли "подштанники", часовой, вскочив на ноги, крутился на месте, наставляя автомат то туда, то сюда, - вот тут-то оглушительный взрыв безжалостно и ударил её в уши.
"Сработало, Сокол! Уж этот взрыв услышать ты должен!" - пронеслось у неё в голове, а над "поленницей", только вчера выросшей на берегу прудика, метрах в ста от усадьбы, взлетел в небо автофургон, крытый брезентом. Взлетел, взлетел вверх колёсами, как и было задумано, и что-то посыпалось из-под брезента, и какая-то банка летела-летела и - до неё долетела! Она подняла: да это же банка американского кофе!
"Так вот кто нас призывает в союзники!" - пришло в голову ей. - Ну, ладно, когда-нибудь мы вам это припомним! А сейчас - точка! Вернее, восклицательный знак!"
И она, пригибаясь и бросая своё ладное юное тело то вправо, то влево - как в разведшколе учили, - лисицей пробежала до леса и ринулась в его спасительную густую чащобу.
[?]
P.s. Селяне, друзья, не пора ли проснуться?
Теги: Современная проза
Живём до понедельника
Если июль - вершина лета, то 15 июля - это его водораздел. Позади половина того, что Олег Митяев поэтично назвал маленькой жизнью. И прожить эту жизнь хотелось бы так, чтоб не было потом мучительно больно долгими зимними вечерами за бесцельно проведённые дни и ночи.
"Одни отдыхают летом, другие - там, где лето", - любит повторять один мой довольно успешный знакомый. Наверное, его случай не самый типичный. У большинства в России отношение к лету более трепетное. Чтобы почувствовать это, достаточно почитать статусы в соцсетях:
Летние ночи не созданы для того, чтобы спать.
Лето - это "Спокойной ночи!" в шесть часов утра.
Нам срочно нужен четвёртый месяц лета!
Предлагаю оштрафовать лето за превышение скорости.
Лето - как выходные. Такое же долгожданное, и так же быстро проходит. Июнь - это пятница, июль - суббота, август - воскресенье.
Что ж, получается, у нас впереди ещё половина субботы и целое воскресенье. Доживём и до понедельника, но это когда ещё будет!..