Июль, Херсонес, Севастополь.
И я вспоминаю колонны людей –
Застреленных раненых в штольнях,
И пленных сто тысяч – сто тысяч теней!
Как больно! Сейчас ещё больно!
И нет оправданья, что вот, мол, война,
Что, мол, на войне всё бывает…
Сегодня я знаю, чья это вина,
И память моя не прощает.
Мой дед не погиб, он вернулся домой.
Наступила отца очерёдность.
Он тралил фарватеры в стужу и в зной,
Пока не привёл их в пригодность.
С войною столкнулся он после войны,
Командуя тральщиком малым,
Нашивки носил моряка-старшины,
Хоть стать инженером мечтал он.
Да, видно, всех тех поколений судьбу
Не слишком к мечтаньям приложишь:
Пришлось им страну поднимать на горбу
И чувствовать собственной кожей
Биение пульса её на себе,
Своей, а не чьей-нибудь жизни.
Есть что-то великое в этой судьбе –
Быть частью судьбы всей Отчизны.
День Победы
День ПобедыВыпуск 1
Спецпроекты ЛГ / Муза Тавриды / Проза
Беседин Платон
Теги: современная проза
В такую жару лучше всего ехать троллейбусом. Иначе не выжить. Душно, жарко. А в старом троллейбусе – почти благодать, столько щелей, что дует, кажется, отовсюду. Можно высунуть голову в окно и так спастись от майских плюс тридцати.
Сколько же будет в июле? Раскочегарится солнце, приедут туристы, и станет вовсе невмоготу. Туристы почему-то всегда приезжают в Севастополь в июле. Умирать от зноя, купаться в подогретом молоке Чёрного моря, покупать втридорога фрукты. Если и отдыхать в Севастополе, то в мае или в сентябре. Лучше, наверное, в сентябре. Потому что в мае вода ещё не прогрелась. Это мне вчера после водки казалось, что она прогрелась, а сегодня – заложенный нос и опухшее горло.
Но ехать всё равно хорошо. Дребезжа стёклами, скрипя рессорами, матерясь с кондуктором, троллейбус ползёт в горку. Справа – кирпичное двухэтажное здание, увитое плющом. Слева – мой родной университет. К нему ведёт кипарисовая аллея, прозванная студентами «Дорогой жизни» то ли из-за сессий, то ли из-за ветров. Раньше здесь был только ларёк с книгами, а сейчас – гастрономы, бары и палатки с шаурмой.
Выхожу на улице Меньшикова. Фёдор Меньшиков сражался против фашистов и погиб в последние дни второй обороны Севастополя. Его нет в Википедии – там только актёр Олег, князь Александр, писатель Михаил и рэпер Андрей, известный как Лигалайз, – но он есть на кубическом обелиске среди так называемых зелёных насаждений. Возле них сворачиваю на улицу Репина. Иду через дворы, мимо хрущёвки, на первом этаже которой покосившиеся буквы складываются в надпись «Гастроном». Тут и правда был гастроном. Школьниками мы покупали в нём жареные пирожки с рисом и яйцом. Теперь здесь магазин живого пива и разливных вин.
У входа лузгают семечки мужики. Прикидывают, чем опохмелиться. Один – тот, что с деньгами, – рвётся домой. Его держит мужик с Иисусом Христом на брюхе. Брюхо студенистое, изображение нечёткое. Да и сам мужик весь какой-то расхристанный.
Срочно опохмелиться, но не здесь. Пройти триста метров в кафе «Черноморочка». На двери висит поздравление с Днём Победы, написано от руки красным маркером. За дверью – пустота с запахом рыбы. Барменша атакует сразу, не дав прицениться:
– Вам чего?
– Пива.
– «Рогань» или «Сармат»?
– «Рогань».
– А «Сармата» всё равно нет. – Пенная жижа медленно лезет в стакан. – К пиву бычков не желаете?
– Давайте.
Из-за рыбной вони пью на улице. Сворачиваю голову бычку, расслабляюсь. Ненадолго. Чужая рука – бледно-красная, взопревшая, словно креветка в супермаркете, – на моей руке.
– Брат, дай на опохмел, а...
Рука-креветка принадлежит мужику в синей панаме. Лезу в карман, протягиваю мятые купюры, не успевая рассмотреть номинал. Судя по тому, что мужик спокоен, номинал невелик.
– Спасибо, брат! С праздником! С Днём Победы!
– И вас.
После донецкого пива и черноморских бычков отыскать нужный подъезд – не проблема.
Валерий Абрамович живёт на третьем этаже, квартира номер 24. Поднимаюсь быстро, чтобы не пропитаться миазмами сырости и мочи. На лестничной площадке, между вторым и третьим этажами, валяются шприцы. В пластиковых колбочках – остатки крови. Кровь и на стене, изрисованной свастиками.
Дверь, обитую старым кожзамом, открывает старик, высохший, сгорбленный, с коленями в разные стороны. На нём праздничный мундир, увешанный орденами, похожими на леденцы. Из квартиры прёт затхлостью.