Вот и пришла в голову Жениному отцу мысль заняться извозом, благо с лошадьми он имел дело с раннего детства. Ну и вообще – война войной, а людям всё равно нужно что-то порой перевозить или куда-то ехать. И оплатой, глядишь, будут какие-то продукты! Была, правда, в этом деле одна загвоздка: бричка у Василия Ивановича имелась, а вот тягловой силы – лошадей – как раз и не было. Но однажды сосед Алим, крымский татарин, прослышав о мечте Василия Ивановича, предложил ему, оглядываясь по сторонам:
– Слышь, Васька, – и тут он перешёл на шёпот, – говорят, что партизаны на днях разбили в лесу немецкий гужевой обоз, это километров за десять от нас. И будто кони там теперь бродят бесхозные...
Отец Жени собрал в котомку кое-что из еды, сказал матери, чтобы не волновались, и ушёл на отлов бесхозных лошадок.
Трое суток не появлялся Василий Иванович. А на четвёртые с утра постучался к ним в дом сосед Алим:
– Шурка! — позвал он Женину маму. – Там твоего Ваську со связанными руками в комендатуру повели...
Мать запричитала и кинулась из дома.
Возле здания комендатуры с повязками на руках стояла группа полицейских. Поодаль от них – немецкий офицер. Напротив комендатуры высились виселица, на которой ещё недавно висели несколько партизан и подпольщиков.
– Петро! – крикнула Шура одному из знакомых горожан, работавшему в полиции. – Ты моего Василя здесь не видел?
– Чего ж не видел? Видел! Поймали твоего партизана бородатого, когда из лесу выходил. Всех их скоро переловим! Под замком до утра посидит, а там немцам решать, что с ним делать!
– Ja! Ja! – кивнул немец. – Partizanen – kaputt!
Александра Константиновна поплелась домой на подгибающихся ногах.
Вечером с узелком еды Женя пришла к комендатуре.
– Дяденька, передайте отцу поесть! – попросила она стоящего с винтовкой полицая.
– Зачем ему еда? Его завтра вешать будут! Он уже знает об этом! Иди прочь, глупая девчонка!
Василий Иванович незадолго до похода в лес маялся больными ногами, лежал, не брился – отпустил небольшую бороду. За время скитаний по лесу в поисках лошадей борода отросла ещё более. И когда, заросший, он вышел из лесу в старом ватнике, с котомкой за плечами, сидевшие в засаде у опушки полицаи, конечно, приняли его за партизана и радостно скрутили ему руки, надеясь на «заслуженное» поощрение со стороны немцев. Внешний вид Жениного отца полностью совпадал с представлениями оккупантов о том, как выглядят партизаны. Вот только у «партизана» этого почему-то не было с собой оружия.
Рано утром Женина мама отправилась просить соседа Алима, чтобы тот подтвердил в комендатуре, что он-де знает хорошо её мужа, что Василий – никакой не партизан!
Поразмыслив, сосед согласился:
– Ладно, Шурка, Аллаху угодное дело сделаю!
Из здания комендатуры в щеголеватых сапогах и заломленной шапке-кубанке вышел навстречу Алиму староста Аг-ев.
Энергично жестикулируя руками, Алим и заплаканная Женина мама, которую била нервная дрожь, принялись уговаривать старосту отпустить Василия.
– Ладно! Ждите! – махнул рукой староста и скрылся за дверями здания.
Вскоре вышел Аг-ев, из-за спины которого, прихрамывая, показался Василий. С виноватым лицом.
– Благодари Бога, соседа и меня! – небрежно бросил староста. – Не хрен по лесам шляться, в следующий раз точно повесим!
Мать Жени ахнула:
– Вася, что у тебя с головой?
– А? Что? Где? – не понимая, схватился тот за голову.
– Да она ж у тебя наполовину белая! – И Александра горько заплакала.
Вот так Женин отец, мой будущий дед Василий Иванович, в одну ночь поседел в ожидании смертной казни…
ОТПУСТИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, КОНФЕТЫ ЭТОЙ ФРАУ!
Начало апреля 1944 года. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как немцы в Женином доме не квартируют. Потому, может, что находится он в полукилометре от леса, а партизанские налёты что ни день сильнее. По ночам часто слышны выстрелы, автоматные и пулемётные очереди, иногда разрывы гранат. Судя по дальней орудийной канонаде, долетающей до города с севера и востока, фронт стремительно приближается к Крымскому полуострову.
Как-то вечером вблизи их дома, прогудев, остановилась большая крытая машина. Из кабины вышел немецкий офицер, рука на перевязи, что-то приказал солдатам, и те стали под руки вводить в дом раненых и вносить стонущих на носилках.