Русофобия – термин научный, исторический, имеющий древние корни, русофобия бывает торговой, военной, политической, об этом написано много исторических обзоров и профессиональных трудов, часть из них неслабо представлена в интернете, надо только задать вопрос «Что такое русофобия?» – и вы получите ответ, научный и точный.
Является ли русофобия особо изощрённым и тяжким преступлением?.. Откройте «Словарь иностранных слов»: юдофобия – ненависть к евреям, антисемитизм. Русофобия – то же самое, ненависть к России, к русским, тот же самый фашизм, особо изощрённое и тяжкое преступление. Такова любая ненависть к любому народу. Но только наша отечественная русофобия маскируется под либерализм и процветает, паразитируя на языке народа, который она ненавидит и с которым ведёт жестокую информационную войну, демонизируя Россию, как чудовище, чьё место – на электрическом стуле.
Подмена или зеркало?
Подмена или зеркало?
Литература / Литература / Приглашение к разговору
Анкудинов Кирилл
Теги: литературный процесс , литературоведение
Высокая литература должна просвещать сетевую
«Сетевая литература»… Надо ли говорить на эту тему?
Поначалу может показаться, что не надо, поскольку формулировка темы некорректна. Интернет – не более чем один из технических способов доставки информации. Делить литературу на «сетевую» и «несетевую» – всё равно что делить литературу на ту, которую «удобно исполнять по радио», и на ту, которую «неудобно исполнять по радио». Очевидно, что есть литературные жанры, приспособленные для сетевого формата, – короткие рассказы, «байки из жизни», анекдоты. И есть жанры, противопоказанные этому формату. Жанр «реалистического романа-эпопеи», например. Между прочим, ведущий жанр в советской прозе 30–50-х годов. Я не уверен, что от него нечего ждать в будущем. Но если сей жанр продолжит развиваться, то вне интернета.
И всё же иногда техническая форма доставки информации оказывается важна.
Отчего 30-е годы ХХ века были расцветом «вождистских режимов» (обобщаемых неточным термином «тоталитаризм»)? Какие СМИ существовали в те годы? Газеты и журналы? Но значительная часть тогдашних людей оставалась неграмотной. Телевидение? Оно было редчайшей и дорогой игрушкой. На первое место вышло радио, притом преимущественно не «приёмниковое», а «репродукторное» – волей-неволей пришлось слушать «глас вождей из тарелки». А когда распространилось телевидение, тут-то «вожди» сошли на нет: визуальность и вождизм неважно сочетаются. Зато телевидение поспособствовало «корпоративному олигархизму» всякого рода – понятно почему: телевидение не предполагает обратную связь со зрителями. Интернет, напротив, выстроен на сплошной интерактивности, то есть на обратной связи автора с его аудиторией.
Всем ясно, что когда говорится о «сетевой литературе», речь идёт не об электронных версиях бумажных литературных журналов. И даже не об исключительно сетевом проекте «Лиterrатура» (дай бог ему долгих лет жизни). А идёт речь о таких сайтах, как «Стихи.ру» и «Проза.ру», то есть о пространствах, где «сотни тысяч авторов» и «каждый автор – критик всем остальным». И речь эта всегда ведётся в одном аспекте…
Современная литература складывается из трёх частично пересекающихся полей. Первое поле – «массово-коммерческая литература»; это поле живёт по законам рыночной экономики, оно движимо издателями и торговыми агентами. Второе поле – так называемая высокая литература или толстожурнальная литература; оно находится внутри и поблизости литературных журналов; его активисты – журнальные руководители, а также критики и прочие эксперты. Третье же поле – «сетевая литература». Я бы сказал, что это «литературное Гуляй-поле»; у него нет хозяев, и управляется оно посредством самоорганизации. «Массовая литература» с «сетевой литературой» конфликтуют только из-за «проблем копирайта»; содержательно им делить нечего. Зато «высокой литературе» есть что содержательно делить с «сетевой».
Сейчас «высокая литература» переживает кризис, сопоставимый с «кризисом европейской аристократии» XVII–XVIII веков. Столетиями было заведено, что «аристократы – белая кость» и что они «вам, крестьянам-горожанам-неблагородиям слова не дадут, а ну брысь под лавку» (на абсолютистском этапе феодализма сие трансформировалось в «король – помазанник Божий», что не изменило местопребывания неблагородий). И вдруг крестьяне-горожане-неблагородия стали жить торговлей. Они не стремились задеть этим благородий намеренно; однако они вывели благородий за пределы экономики – в рыночных сделках нет «белой кости» и «помазанников Божьих». Короли и аристократы обиделись; и всё это породило грандиозный спор философов и публицистов XVII–XVIII вв. о личности, о её ценности, о взаимоотношениях личности с государством, об идеальной модели управления (явились мнения в диапазоне от Гоббса до Руссо).
Точно так же сайты «Стихи.ру» и «Проза.ру» с их «сотней тысяч писателей и критиков в одном флаконе» автоматически выводят за пределы литературного процесса главредов, грантодателей, распределителей премий, «живых классиков с безупречными репутациями», толкователей текстов, профессиональных интриганов, прочих насельников горделивой башни «высокой литературы». Подавляющая часть высказываний о «сетевой литературе» – жалобы этих насельников (или их автоматических трансляторов).
Что сказать? Кризис XVII–XVIII вв. не уничтожил аристократию совсем. В Англии лордов почитают; там даже королева имеется. А современная Франция – республика. Кризисы сохраняют всё сильное, но губят слабое, бездарное, изжившее себя. Вопрос легитимности тех или иных культурных форм – важнейший вопрос; он разрешается бескровно, но жёстко. Как обстоят дела с легитимностью у современной отечественной «высокой литературы»?
Она существует в двух вариантах – в варианте «толстых» журналов с советским прошлым» и в варианте «постсоветских альтернативных литературных проектов» (таких как «Воздух» и «НЛО»); так что мы имеем возможность услышать «два ответа на вызовы времени». Оба этих ответа недостаточно убедительны.
В «толстых» журналах публикуется немало хороших писателей. Кстати, творчество лучших «толстожурнальных авторов» почти не соприкасается с «сетевой литературой». «Толстые» журналы могли бы жить независимо от «сетевой литературы», если б не их инерционность: где инерция, там «отрицательная селекция» и деградация. У этих журналов есть свой «балласт», и он фатально влечёт их к «сетевому пространству» (что объяснимо: написать хороший реалистический или модернистский роман сложнее, чем чесать языком, человек ищет, где легче, а литераторам ничто человеческое не чуждо). Взять Вячеслава Пьецуха. Когда-то (очень давно) он писал прозу; но обленился и вот уж четверть века гонит одно и то же эссе с единственной мыслью и в одном бормотно-прыгающем стиле, разливает его по разным флаконам и успешно поставляет в литжурналы. Формат текстов Пьецуха – бесспорно «сетевой», но по меркам «сетевой литературы» эти тексты проигрышны; они как бормотуха в ряду элитного виски. «Толстые» журналы теряют читателей потому, что инерция выносит их на чужое поле, где они объективно слабы.
«Альтернативные литературные проекты» держатся боевитее, но это не прибавляет им жизнеспособности. Они завязаны на «западную университетскую культуру». Но вот незадача: я читаю Ролана Барта, других французских актуальных философов; потом я смотрю на их отечественных последышей – и вижу подмену. Наши высоколобые ребята – безнадёжные корпоратократы, их не интересует ничего за пределами собственных корпоративных кружков. А французские актуальные философы настроены к корпоратократии враждебно, ибо все они – сторонники левых взглядов. Рано или поздно эта подмена вскроется, и тогда «альтернативщикам» придётся плохо: у них нет достаточной идеологической поддержки и кадрового подспорья в России, а Запад они обманывают.