В марте 1798 года между Санкт-Петербургом и губернскими городами Прибалтики завязалась интенсивная переписка в рамках проводимого Тайной экспедицией следственного дела «О газетах, издаваемых в Курляндии под названием масленых». Обеспокоенные неутихающими революционными волнениями в Европе, столичные власти весь Великий пост пытались добиться правды о формате, тираже и содержании местной неподцензурной прессы.
Прокуроры Выборгской, Эстляндской и Лифляндской губерний, справедливо заметив, что основная тяжесть подозрений падает на соседей, уверенно отвечали, что на подведомственных территориях такого безобразия не наблюдается. Курляндский губернский прокурор, вынужденный адресно отвечать на сигнал из столицы, был более обстоятелен: в городе таковых газет нет, «поелику одни только мызники и жительствующие в отдалённости от Митавы обыватели ими пользуются». Несмотря на повторные настойчивые указания из Санкт-Петербурга, раздобыть хотя бы один экземпляр «масленой газеты» следствию не удалось.
В приведённом историческом казусе замечательно отразился не только социально-политический, но и историко-культурный контекст эпохи. Речь идёт о бытовании в прибалтийских городах и весях рукописных газет, составляемых по образцу и на основании печатной европейской прессы, дополняемых информацией из локальных устных, эпистолярных и иных неформальных источников. Более или менее регулярно выходившие из-под пера местных канцеляристов и архивариусов рукописные газеты целиком или избирательно копировались читателями на память и передавались дальше, пока не доходили до упомянутых курляндским прокурором отдалённых хуторов и выселок.
Содержанием рукописных газет становились актуальные политические новости и устаревшие анекдоты об исторических лицах, иностранные курьёзы и местные поэтические опусы «на случай», новинки технического прогресса и предсказания конца света, что хорошо отразилось в анонимной стихотворной сатире из смоленского рукописного сборника начала XIX века:
– Что в Плотках нового, какой слух в Шабанах?
– С Смоленска Митенька приехал весь в слезах:
– А что?
– У Спасского попа пришла какая-то газета,
в которой сказано, на днях конца ждать света…
– Сосед намедни уверял, подписан что статут.
– Какой?
– Европе велено иметь торговлю с нами,
и Шклов, как говорят, завалят кораблями.
– Про Шклов-то я слыхал, Европа – что такое?
– За Ерусалимом местечко да большое.
В целом интерес Тайной экспедиции к прибалтийским рукописным газетам мог бы показаться чрезмерным и не соответствующим реальным масштабам влияния этого канала социальной коммуникации на умы подданных. Однако обращает на себя внимание деталь в названии – «масленая газета». Очевидно, речь идёт не только о выпуске, хронологически приуроченном к Масленой неделе, но именно о «тираже», содержащем типичные для Масленицы вольные поэтические и прозаические формы социальной критики.
Не имея в материалах следственного дела ни одного экземпляра «масленой газеты», затруднительно судить о конкретных жанрах, поэтическом уровне и общественно-политическом характере локальной «курляндской» сатиры. Однако в рамках настоящего разговора мы можем уверенно опираться на развёрнутые описания форм городской смеховой культуры позднего Средневековья и раннего Нового времени, аккумулированные М.М. Бахтиным в его знаменитой книге о карнавальном смехе. С другой стороны, плодотворные многолетние исследования отечественной традиции скоморошества совместными усилиями медиевистов (Д.С. Лихачёв, А.М. Панченко) и фольклористов (Г.И. Власова, Т.А. Агапкина) позволили обнаружить обширный этнографический контекст народной масленичной поэзии, включающий такие практики общинной критики, как «словесные поединки» соседних сел с перечислением накопившихся за год значимых этических грехов и социальных недостатков.
Характерно, что существующие в российской культуре XVIII столетия (скорее параллельно и независимо) жанры литературной сатиры и фольклорные формы общинной критики встречаются и начинают активно взаимодействовать в рукописной традиции XIX века. Так, знаменитая масленичная «Газета из ада» («О Сырной неделе князь тьмы извещён, что мир уже почти весь развращён, во дни Масличны учинил с бесами бал…») преобразовала в единое целое мотивы переводной французской поэзии, сатир и эпиграмм Д. Горчакова, Ф. Эмина, А. Сумарокова, фольклорных обличений пьянства, блуда, нравственного двоедушия, наживы на ближнем: