Люди и цели.
Лучший маршрут – напрямик, напролом,
Трактом и боком, огнём и крылом –
Без канители.
Чёрная выдумка – трактор войны.
Впрочем, моей тут и нету вины,
Доля танкиста.
Всё-таки лучше ломить напролом,
Слишком преграда густа и притом
Слишком костиста.
Был я курсантом, нашивки носил,
Денно и нощно прощенья просил,
Жил где придётся.
Всюду пускали и гнали меня,
И окликали и ждали меня,
Что за юродство?
В комнате тесной, с окошком в стене,
На юго-западной жил стороне,
Возле Фонтанки.
Тихо, позвякивал лишь аппарат,
Да в ноябре пробегут на парад
Новые танки.
Радио чешет псалтырь за стеной,
Да в агитпункте удар костяной
Кия по шару.
Утром, бывает, ребёнок всплакнёт,
Свалятся с полки флакон и блокнот.
Это, пожалуй,
Всё, что я слышал и всё, что я знал,
повесть унылую взял и разъял,
но не составил.
Выучил дюжину учеников,
Шесть негодяев, шесть мучеников –
Всё против правил.
Даже Иуда был верен Христу,
Даже Пилат изменился к хвосту
Этих событий.
В Рим был отозван наместник Пилат,
Там был уволен и выпил он яд,
Всеми забытый.
Я же уехал навеки в Москву,
Где поселился на Крымском мосту,
Возле Садовой.
Там я бронёю покрылся до пят,
Там моя бойня, поход и парад,
Выход мой новый.
* * *
Тёмный день над Москвой новогодней,
Опустились на нас небеса,
И куда б ни пошёл я сегодня –
Вся прогулка и та полчаса.
Как оснежены хвойные лапы,
И звезда проступает сквозь дым,
Что же вспомнится мне? Ну, хотя бы,
что когда-то я был молодым.
И такой же раздумчивый сумрак,
И такой же снежок на лету,
И шагов неподкупных, разумных
Привлекательную простоту.
Не уйти мне сегодня от дома,
Я вернусь и закончу навзрыд,
Только жаркая млеет истома,
И звезда в изголовье стоит.
* * *
Послевоенная Москва
Дышала воздухом удачи,
И грабежа, и воровства –
Всё было так, а не иначе.
Когда безногий инвалид,
Рублёвки собирая в кепку,
Знал, от чего душа болит –
Поднять бы только пятилетку.
И на трамвайной «колбасе»,
Кольцом Бульварным опоясан,
Я притулился, как и все,
Ещё нескладен и неясен.
Я понимал: моя страна
Меня спасла и победила,
И будет навсегда верна
Её устойчивая сила.
Пройдут и годы, и века,
Развеется осадок тленный,
Но будет жить наверняка
Тот вздох Москвы послевоенной.
1980
ДРУГ
Был у меня хороший друг
В те ранние года,
Но он пропал внезапно, вдруг,
Навечно, навсегда.
Я ничего не мог понять,
Куда мой друг пропал,
Его искал опять, опять,
Но так и не узнал.
И вот прошло полсотни лет,
Я друга не нашёл,
Быть может, я возьму билет
В вагонный произвол.
И я поеду в те года,
Пойду в последний раз
В леса, где тёмная звезда
Продолжит мой рассказ.
И если я его найду,
То я ему скажу:
«Ну где ты был, твою беду
Я на себя беру».
И он ответит: так и так,
Конец венчает всё,
Я потерялся, я дурак,
Но вышло хорошо.
* * *
Памяти Анатолия Кобенкова
Закат над Иркутском,
Сибирь велика,
И в мареве грустном
Плывут облака.
Огней панорама,
И полюс открыт,
Оконная рама
Беспечно стучит.
Дошёл я до края
Судьбы и земли
И вот повторяю
Всё то, что вдали.
Открытое сердце
Спешит на закат,
И это соседство –
Последний парад.
Ни смерти, ни жизни,
А только полёт.
На слове оттисни
День, век или год.
Останься, останься,
Вернись навсегда
Ты в мареве ясном
Беды и труда.
Закат над Иркутском
Уходит в зенит,
И вечным искусством
Надежда звенит.
ТАРХАНЫ
Нас повели аллеей липовой
В какой-то неказистый храм,
Сопровождающий то всхлипывал,
То плёл чернуху по слогам.
Вокруг плясала чернь нарядная,
Ревело радио с холма,
И предлагалась необъятная,
Недорогая Хохлома.
И по ступеням металлическим,
В подполье проводили нас,
Где свет неяркий, электрический,
То резко вспыхивал, то гас.