Его палаццо из палацц –
За струнной изгородью лиры...
Как он смешит пигмеев мира,
Как сотрясает хохот плац,
Когда за изгородью лиры
Рыдает царственный паяц!..
Да, он смешит всех пигмеев, над ним хохочут и его же обожествляют, делают кумиром, но между его читателями и самим поэтом всегда жёсткая «струнная изгородь лиры», в которую он мало кого пропускает. И в жизни своей поэзия у него никогда не была на первом месте. Куда важнее женщины, рыбалка, музыка, лыжи и, конечно же, выпивка. Ну а потом можно поговорить и о собственной поэзии.
Став Игорем Северянином, поэт изобрёл для себя такой же шутовской эгофутуризм, привлёк для большего шума с десяток молодых полуграмотных стихотворцев, среди них Вадима Шершеневича, Константина Олимпова (сына своего кумира Константина Фофанова), Василиска Гнедова, шум подняли по всей российской прессе. Что ему и надо было.
Я оскандален и окумирен,
Мимозно плачу, смеюсь до слёз:
Лишь я и Солнце в закатном мире! –
Я – вне эпохи! Я – грандиоз!
Он не боялся ни пошлости, ни вульгарности, ни грубости. Если это всё карнавал и шутовство, то почему бы и не посмеяться над пошляками.
Ещё один его верный друг до самой смерти Георгий Шенгели вспоминал: «Игорь обладал самым демоническим умом, какой я только встречал, – это был Александр Раевский, ставший стихотворцем; и все его стихи – сплошное издевательство над всеми, и всем, и над собой… Игорь каждого видел насквозь, толстовской хваткой проникал в душу и всегда чувствовал себя умнее собеседника – но это ощущение неуклонно сопрягалось в нём с чувством презрения».
Пускай критический каноник
Меня не тянет в свой закон, –
Ведь я лирический ироник:
Ирония – вот мой канон.
Он был продавцом «ананасов в шампанском» и «мороженого из сирени», но ел ли он сам свои изделия? Он заворачивал свои ананасы и лилии в самые изящные обёртки, которые покупатель ценит даже больше самих товаров. Да, он был первый большой поэт эпохи потребления. Но, может быть, простому читателю, приказчику из лавки, кухарке или швейке и нужны такие стихи?
В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом
По аллее олуненной Вы проходите морево...
Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева,
А дорожка песочная от листвы разуверена –
Точно лапы научные, точно мех ягуаровый.
Ножки пледом закутайте дорогим, ягуаровым,
И, садясь комфортабельно в ландолете бензиновом,
Жизнь доверьте Вы мальчику в макинтоше резиновом,
И закройте глаза ему Вашим платьем жасминовым –
Шумным платьем муаровым…
Почему бы и не помечтать с поэтом о такой жизни? И ведь многие представляли жизнь поэта Игоря Северянина такой вот ресторанно-кабриолеттной. Поэт Георгий Иванов вспоминает, как он собирался в гости к Игорю Северянину, представляя его роскошную квартиру, изысканную одежду, прислугу, а увидел самую захудалую дешёвенькую квартирёнку. Ещё один его поклонник удивился, увидев этого эстета и гурмана, пьющего не изысканные заморские вина, а русскую водку, и заедающего солёным огурцом… Бенедикт Лившиц в книге «Полутораглазый стрелец» тоже описывает посещение северянинской квартирки: «Во второй половине дня Маяковский зашёл за мною и предложил отправиться к Северянину, чтобы затем втроём поехать на вечер.
Северянин жил на Средней Подьяческой, в одном из домов, пользовавшихся нелестною славой. Чтобы попасть к нему, надо было пройти не то через прачечную, не то через кухню, в которой занимались стиркой несколько женщин. Одна из них, скрытая за облаками пара, довольно недружелюбно ответила на мой вопрос: «Дома ли Игорь Васильевич?» – и приказала мальчику лет семи-восьми проводить «этих господ к папе».
Когда мои глаза немного освоились с полумраком, я принялся разглядывать окружающую нас обстановку. За исключением исполинской музыкальной табакерки, на которой мы сидели, она, кажется, вся состояла из каких-то папок, кипами сложенных на полу, да несчётного количества высохших букетов, развешанных по стенам, пристроенных где только можно. Темнота, сырость, должно быть от соседства с прачечной, и обилие сухих цветов вызывали представление о склепе. Нужна была поистине безудержная фантазия, чтобы живя в такой промозглой трущобе, воображать себя владельцем воздушных «озерзамков» и «шале»…»