И вот уже паришь над сирыми бичами,
Над площадью Борьбы и над Москвой-рекой.
И из горнил метро толпа выходит к свету
И волочёт меня к озябшим фонарям.
И улица вон та, и лавочка вот эта
Тихонечко о нём со мною говорят.
Иван ЩЁЛОКОВ,
Воронеж
* * *
Душа не просит пьедестала
И глыб гранитных на века.
Душа парить не перестала,
Ей не до отдыха пока.
Не пеленайте душу тросом,
Не напрягайте автокран.
Душа – не муж с античным торсом,
Ей тесен мраморный кафтан.
ПРОЩАНИЕ С КОЛОССОМ
Колосс, ты уходишь… Зачем же так сразу?
У ног твоих глиняных зыби веков
Утоптаны в почву толпой несуразной,
Где каждый второй из числа дураков.
Всему есть конец. И, наверно, колоссам.
Они беззащитней, чем хрупкий цветок.
И если не камнем, не пулей, не тросом,
То чьей-то подсечкой сбивают их с ног.
ТЕРРИТОРИЯ ЗАПРЕТА
Отлегло, отвалило – прощён я,
Но осталась в пространстве нутра
Территория, где запрещён я
Даже искрою быть от костра.
Гаснут искры… Без искры ответа
Не дождёшься на русской версте.
Я прощён – и спасибо на этом!
Предок мой был распят на кресте…
УЛИЦА ХУДОЖНИКА БУЧКУРИ
Густые чаи и морозное эхо
Январского снега, девичьего смеха.
И к юности зависть, и завязь зари
Над улочкой, названной в честь Бучкури.
И утро в неузнанной памяти сердца
Ложится мазками в надежде согреться.
И гаснут в полотнах зари фонари.
И голос в калитку: «Мужик, прикури!..»
* * *
Скупая жизнь. Родная сторона
В рубцах сердец и в швах противоречий.
И чашей опрокинутой – луна
Над сумрачной равниной междуречья.
А за холмом – заросшие поля.
Охальник-ветер – волчий царь округи.
Ты с кем теперь, родимая земля?
…И я с букетом на могиле друга!
* * *
Кого-то Бог берёг,
Кому-то Бог давал…
Меня у трёх дорог
Раздумьем осенял.
Читал я письмена
На древнем валуне
И понимал: одна
В них суть – мой Бог во мне.
И тем, что не берёг,
И тем, что не давал,
Меня хранил мой Бог,
От тщетного спасал.
* * *
Эта птица не машет крылами,
Только душу скребёт
Изнутри роковыми когтями,
Зная всё наперёд.
Специально не жди, не досадуй,
Не узришь всё равно
Тонкой грани меж раем и адом, –
Значит, так суждено.
Поутру, как ни в чём не бывало,
Просыпайся, живи.
Что упало с души, то пропало,
Рассосалось в крови.
Даже зеркало следа не выдаст
От незримой борьбы.
Носим в душах, как платье на вырост,
Эту птицу судьбы.
Александр ШМИДТ,
Берлин, Германия
* * *
Ну и
Поменял я
Ближнее зарубежье
На дальнее
Дальше Родина не стала
Но и не приблизилась
Осталась всё на том же
Расстоянии памяти
На расставании памяти
Пещера
– Ты – русский, –
Утверждают знающие меня немцы.
– Ты – немец, –
Внушают мне знакомые русские.
– Я – никто, –
Говорю я на всякий случай.
И под циклопическими сводами пещеры
Летучие мыши эха
Испуганно вопрошают:
– Кто?.. Кто?.. Кто?..
* * *
Кроет край мой вороний грай
И кому не лень – всякий кроет...
(кроме нас с тобой), и попробуй сыграй
В две струны своих, голос крови.
Не похожи мы на важных гостей,
Да и нет в нас хозяйской спеси.
Ах, как выдует ветер да из наших костей
Много русских пронзительных песен.
Парадокс
Вне России
Здесь
В самом центре Германии
Россия во мне
А Германия –
Вне
Таможенный досмотр
На границе
Этого и того света
Вероятно тоже существует таможня
Ты проходишь ворота
Что-то звенит
И ангелы
Невидимыми лучами
Обшаривают тебя
Чтобы ты
Не пронёс
Свои опасные воспоминания
Выбор
Всегда
Есть тот
Кто забивает гвозди
Всегда
Есть тот