прыг-прыг-прыг – и скорее на кол
взгромоздилась: «Ура! Исполать!..
Что такое? Ни зги не видать».
9
Свет включили. В ногах – гул винтов
и бетонка в коросте бинтов
поперёк горизонта ума,
слева – дурка, а справа – тюрьма.
Что уставился в точку, солдат,
али свету без света не рад?
10
Это тоже дорога домой
и туда, где за мутной волной
трассерами расшит небосвод,
птица-рыба о счастье поёт.
Аладдин, ты же друг мне и брат,
почему нашей встрече не рад?
11
Я вернулся – броня на броне,
раскалённый калаш на ремне,
«крокодилы»² дырявят закат:
праху – прах, а не праху – снаряд.
Зазевался – усни в темноте
на незримой для всех высоте.
12
На незримой для всех высоте
мы летим, словно миф, – в пустоте,
окликаем друг друга в бою:
может, свидимся как-то в раю?
Там и нам – всем погибшим подряд! –
Светит солнце – наш Джелалабад.
________________________
¹ Первая гидроэлектростанция в Афганистане, построенная советскими инженерами-мелиораторами вблизи Дарунты (ныне пригород Джелалабада).
² Ми-24 – транспортно-боевые вертолёты.
«Живу и защищаю то, что люблю»
«Живу и защищаю то, что люблю»
Литература / Литература / Писатель у диктофона
Фото: ИТАР-ТАСС
Теги: Виктор Лихоносов
Виктору Лихоносову – 80!
Честно говоря, не верится: для меня он так и остался молодым человеком из повести «Элегия». Помните? «Поезд прибыл в Вышний Волочёк; отложив «Русский вестник», учитель вышел на перрон. Красновато светился вечер. На маленькой станции было тихо, чисто, свежо». Совсем другой ритм жизни, воплощённый в слове. Как тут не воскликнуть: какое счастье, что у нас есть Лихоносов!
Для всех почитателей творчества выдающегося русского прозаика – наш задушевный разговор.
– Виктор Иванович, вы всю жизнь провели в провинции. Не жалеете?
– После крушения страны всё кажется утратой, но если в прежнее время я о переезде в столицу ещё бы поразмышлял, посоветовался с родными, друзьями, то нынче отказался бы в один миг.
В Москву стремились на время. За неделю набирались впечатлений на большой срок. А ездили-то в году несколько раз. Появлялись любимые уголки, знакомились с писателями, художниками, артистами. Москва счищала с тебя мох, выравнивала трезвостью, удивляла смелостью в разговорах. Хотя в обиходе среди интеллигенции почаще, чем в глуши, пользовались цинизмом, т.н. «разумным эгоизмом».
В глубинке больше возможностей созерцать, не торопиться, жить «по-деревенски». В Москве всё далеко, кругом тесно и шумно, не пишется даже в блокнот. Но зато, повторяю, встречи и неожиданные открытия! А в провинции мне достались тоскливость и частенько… дождливая скука.
– С кем свела столица?
– Если бы не опороченный «сталинский Союз писателей», не съезды и пленумы, я никогда бы не пообщался и не подружился с Юрием Казаковым, Фёдором Абрамовым, Василием Беловым, Валентином Распутиным, Николаем Рубцовым, Евгением Носовым, Борисом Можаевым, Виктором Астафьевым и другими. Я, бывший учитель, помимо чтения приобщался к высокой литературе и беседами, теснотой идейного круга, живыми примерами служения правде, народу, родной истории. Теперь я сижу один.
–Когда вы почувствовали, что у вас не только дар, но и обязанность, путь, с которого уже никогда не свернёте?
– Подводное течение тянуло меня за собой, и в этом течении плыли любимые темы, образы, сожаления и восторги. Много душевных сил потрачено на защиту русской старины. Я никогда не писал стихов, но мне говорят, что стиль моего письма поэтический. Я лирик. Чувство породило и мой замысел написать роман «Наш маленький Париж» – о Екатеринодаре. Как вода сквозь пальцы, протекает жизнь, её хочется удержать, перелить в сосуд. Я очень смутно помню, как я писал то-то и то-то. Некоторые вещи я замыслил потому, что жалел человека. Извините, покажусь нескромным, – я дорожил любовью к миру и грустил оттого, что, как говорил Бунин, «всё проходит и не стоит слёз». Но слёзы-то я ценю. Я не ставил перед собой сверхзадач. Жил и защищал то, что любил. Я уж не раз признавался: «я – писатель» произношу с трудом.
– Вы застали могучих людей русской культуры. Кого вспоминаете?
– В мою молодость ещё много проживало «людей из царской России». Жалею, что тогда не жил в Москве, Ленинграде, Киеве! Даже по артистам можно судить, какая порода перевелась: их голоса были какие-то чистые, певучие. А возьмите великих старух Малого театра. Да и Вертинский какой-то особый. В Новосибирск приезжал чтец Всеволод Аксёнов, я школьником ходил на его концерты. Барственно-величавый, родниковый голос, стихи лились мелодией, кланялся публике, словно государю. Всё утеряно. Разве сейчас нет талантов? Сколько угодно. Но почему все так оплебеились, опростились? А ещё были интеллектуалы – знаменитые пушкинисты, лермонтоведы и прочие. А каких говорунов знавали наши университеты! Есть ли сейчас профессора, к которым студенты бегают с других факультетов? Меня так же поражал Юрий Осипович Домбровский. А вне литературной среды у нас на юге был для меня великим бывший приказчик Попсуйшапка, которого я не мог наслушаться. Он в моём романе о Екатеринодаре.