Выбрать главу

…История, скажу, не сплошное «худо», бывает и «добро», если выводы делать. Русь вот по истории своей то сверху, то снизу, то на спине. Истязали, насиловали, страдала, но рожала! И чёрненькие, и рыженькие – все её дети, деточки, детища. Благодаря им вставала, выпрямлялась уже не Ева, но Адам. Не Русь, а Урус. И навязывает окружающим свою любовь. Топчет, как хочет, кого захочет.

Чокан – порождение такой любви. Да и вы, и целое поколение вам подобных. Ну так используйте вашу сложную генетику! Не давайте степи залежаться. Не то насилие в привычку, в удовольствие станет и ей самой. Тогда ничего не породит.

Вот если такие, как вы, напомнят ей, что когда-то была Адамом, то встанет, даст бог, настоящим Казахстаном, братом России.

Вы знаете, я – омский. Жили мы рядом с Казачьим базаром. У нас часто тамыры из степи останавливались. Имён не помню, но помню, что называли себя адамами. Потом, уже взрослым, узнал: «адам» по-казахски – просто «человек». А мальцом, когда закон божий проходили, библейского Адама представлял долго в образе казаха. Кнут за поясом и малахай, как нимб. Так вот.

…Летом 1959-го в «Литературной газете» появилась большая подборка моих стихов. Предисловие Леонида Мартынова под крупно набранным заголовком «Доброго пути». Такого рода публикации с напутствием мастера стали традиционной рубрикой в «Литературке».

Пером писал я лебединым

Пером писал я лебединым

Литература / Поэзия

Харис Ренат

Теги: Ренат Харис

О РОДНОМ ЯЗЫКЕ

Ренат ХАРИС Когда я на татарском говорю,

я пульса его чувствую биенье,

и поступь жеребца, и крыл скольженье –

как будто сам я соколом парю.

Когда я на татарском говорю,

в упругий пляс пускаюсь поневоле –

взлетаю в небеса

над отчим полем

и прославляю звёзды и зарю.

Когда я на татарском говорю,

приветствую я по-татарски

тоже

всех тех, кто мне роднее

и дороже,

притом не прибегая к словарю.

Когда я на татарском говорю,

трясу я головой своей,

как выей,

как будто бы обиды вековые

стряхнув с себя, судьбу

благодарю.

Когда я на татарском говорю,

на нём поёт душа моя и плачет,

и очень много песня эта значит

для тех, кого я так боготворю.

Когда я на татарском говорю,

увереннее гордость бьётся

в сердце,

и разум разгоняет сумрак

серый

уныния – и снова я творю…

Когда я на татарском говорю.

КАК СДЕЛАТЬ ТАК?..

Не выношу я плач младенцев –

когда один малыш орёт,

мне кажется, весь мир ревёт…

Стяну я лоб свой полотенцем,

что вечно боль на части рвёт:

ревут разбитые дороги

и горные ревут отроги,

озёра, высохнув, ревут…

и воет ветер одинокий

над мёртвой степью, как в бреду.

Целуя льда холодный мрамор,

ревёт метель, и ноют раны

земли, измученной людьми…

Деревьям не хватает влаги,

животным – пищи, нам – отваги

унять безумие в крови.

Везде царит духовный голод,

неважно, стар ты или молод,

безрадостно живёт душа…

как будто страны заболели,

народы дышат еле-еле,

с трудом даётся каждый шаг…

Вновь голова трещит от шквала

вестей тревожных и накала

трагедий, войн и катастроф –

и в мозге нет уже извилин,

которые бы не забили

бедой, как мертвецами ров…

Как сделать так, чтоб не ревели

младенцы в тёплой колыбели?..

Когда орут они опять –

душа моя тоской объята,

как будто в чём-то виновата,

и кровь бежит по жилам вспять…

И ноет разум оголтелый,

и ломит, кажется, всё тело…

Ах, кто подскажет мне, как сделать

чтобы могли младенцы спать?..

* * *

Столько раз, глядя смерти в глаза,

улыбаться посмели татары…

Голову мы ломаем недаром,

чтобы эти понять чудеса.

Есть одно только верное средство,