В последние годы жизни Виктора Курочкина мало у кого возникали намерения не просто должным образом похвалить, но сказать, по существу, правду, что писатель не просто «один из», а совсем другое. И даже сейчас в изредка появляющихся заметках о Курочкине людей, которые понимали и понимают масштаб сделанного писателем, всегда заметна боязнь «высшего звука», а при всех указаниях на глубинную связь с повествовательным искусством Пушкина сразу же следуют оговорки: да, да, да, но, но, но… Конечно, мол, Курочкин замечательно талантлив, но он, разумеется, не гений, а сравнение его с Пушкиным-прозаиком в известном смысле некорректно.
Не хочу ни с кем спорить, но большая часть того, что написано Курочкиным, – рассказы, повесть для детей «Короткое детство», повести «Заколоченный дом», «Последняя весна», «Урод» – создания первоклассного таланта. Повесть «На войне как на войне», незавершённая вещь «Железный дождь» и существенная часть «Записок народного судьи Семёна Бузыкина» несут в себе черты и свойства естественной и гармонической гениальности, исток которой связан собственно с «пушкинским» в самом широком смысле слова. Это и магически устроенный дар, и многоликое ощущение пестроты, сложности и взаимосвязи жизненного знания, и много чего ещё. Всякий народ, всякая нация на протяжении столетий слагают некий канон художественного идеала. Это относится не только к искусству, но и к самой соорганизации жизни. Для русских, особенно после Пушкина и вместе с Пушкиным, такой стали высшая естественность и гармония. Это и отличает, скажем, повесть «На войне как на войне», от всего того, что писалось и печаталось. Так как в искусстве можно подделать даже красоту. Подделать естественность невозможно никому и никогда.
Повесть «Железный дождь» о первых месяцах войны, о её страшном начале. Она была задумана как 12 рассказов главного героя Богдана Сократилина. Она невелика, в ней только один первый рассказ Сократилина. После этого Курочкин тяжело заболел и мучительно прожил свои последние годы. Повесть – явление ошеломляющей изобразительной силы. Трагическое и смешное – всё рядом. Будь то смешная картинка, нечто анекдотическое, чудачества, или ужас и трепет боёв и мучений. Можно смело утверждать, что ничего подобного о первых месяцах войны, написанного в традициях пушкинской и лермонтовской прозы, тогда не было. И вот Курочкин сделал. В небольшой повести открывается то, что Гоголь назвал «бездной пространства» . Пространства как географического, так и метафизического порядка. Что только не происходит на страницах повести – начало службы Сократилина в Красной Армии, последние мирные месяцы на территории Литвы, первые бои, ужас немецких бомбёжек, плен, бегство на танке из плена… Всё это опутано историями, случаями, шутками, смертью и кровью. И полной потерянностью. Сократилин с товарищами пробивается к своим. Потом отступление наших к Пскову и Новгороду. Вот какой чудный фрагмент: «От Пскова до Новгорода на реках Великой, Шелони, Мшаге, Удохе (всех и не упомнишь) мосты и переправы были разрушены под руководством Богдана Сократилина. Взрывать приходилось и до прихода немцев, и после их прихода, и прямо у них на глазах, под носом. Подрывное дело опасное и даже интересное, во всяком случае, не скучное. Только душа к этому делу у Богдана не очень лежала. Ведь взрывать-то приходилось собственные мосты!» Написанное с редкой силой и напряжением, а потому больше, чем правда, – рукопашный бой с немцами на окраине Новгорода. Правдиво, картинно, с уместной улыбкой – то ли от чего-то смешного, то ли от отчаяния. «Город горел. Отсветы пожара полоскались в Волхове, и вода казалась кровавой. По золочёным куполам Софии тоже как будто стекала кровь, а на розоватых стенах собора плясали уродливые тени».
А вот в преддверии ада – отъявленные чудеса. «В 35-м меня призвали в армию и зачислили в пехоту. В районный центр на сборный пункт я прибыл во всём новом. В костюме, скроенном деревенским портным Тимохой Синицыным из новины цвета яичного желтка. На ногах были новые портянки и новые цибики, сшитые из яловых голенищ старых сапог. День был летний, солнечный, и костюм мой сиял, будто позолоченный крест. На меня глазели, как на заморское чудо». Вот такая получилась из уст Сократилина картина картин.
У многих близких Курочкину людей в памяти сохранился юный, мальчишеский облик писателя. Это присутствует в воспоминаниях.