«В нашем парткоме, – вспоминает Поляков, – куда меня приглашали на заседания как сотрудника газеты «Московский литератор», я, наблюдая, выделил среди писателей-коммунистов, избранных в этот высокий орган, два типа: ясноглазых ортодоксов и брюзжащих критиканов. Первые готовы были немедленно выполнить любое свежее постановление, а вторые во всём искали недостатки и ворчали об отставании партии от жизни народа. Каково же было моё удивление, когда 22 августа 1991 года ясногласые ортодоксы всего за одну ночь превратились в ясноглазых либералов, а ворчуны так и остались ворчунами-коммунистами…»
Перспективного поэта включили в группу молодёжи, которая должна была приветствовать XXVII съезд КПСС. Тогда это был признак стремительного повышения социального и профессионального статуса.
«Мы должны были несколькими колоннами выдвинуться по проходам меж кресел к сцене и в нужный момент, размахивая над головой зелёными веточками, крикнуть: «Ленин, партия, комсомол!» И так несколько раз, пока из президиума благосклонно не кивнут, мол, хватит, ребята, ступайте себе! – вспоминает Поляков. – Репетировали до одури. Стоявшая за мной актриса Наталья Белохвостикова всем своим тонким лицом выражала сдержанное негодование и брезгливость, как принцесса, подвергшаяся домогательствам конюхов. Шагавший впереди меня актёр Николай Ерёменко иногда оборачивался и подмигивал, мол, вот попали-то!
Я в ответ мученически закатывал глаза. На трибуне тем временем сгрудились представители пяти основных категорий молодёжи, взволнованно славя в микрофоны что положено, а белорусский поэт Володя Некляев читал свои специальные стихи:
Плыви, страна – эпохи ледокол.
Греми в цехах, вставай в полях хлебами…
Интересно, вспоминал ли он эти строки, когда, став лидером белорусской националистической оппозиции, в нулевые годы тягался с Лукашенко за пост президента, а потом отсиживался в Польше? «О, я без иронии, – как писала наша сверстница Татьяна Бек. – Я же четвёртая с краю…» В пионерском приветствии съезду звучали и мои стихи, написанные по просьбе ЦК ВЛКСМ:
Реет над нами победное знамя,
И словно клятва, доносится клич:
«Мы счастливы жить в одно время с вами,
Дорогой Леонид Ильич!»
Принимая мою работу, заведующий отделом пропаганды ЦК ВЛКСМ совершенно серьёзно похвалил:
– Молодец, рифмы неплохие нашёл! Не поленился. А то мы тут одному лауреату поручили, так он намастачил: «шагать – помогать», «зовёт – вперёд»! Как не стыдно!..
– Рад стараться! – по-военному ответил я.
Он поднял на меня глаза: в них была гремучая смесь тоски и тяжёлой иронии.
– Думаю, генеральному понравится! – спохватился он и закончил аудиенцию.
Во время съезда я стоял близко к сцене и мог рассмотреть лица членов политбюро, измождённые, серые, обвислые. Это был какой-то ареопаг мумий. Брежнев с трудом читал текст, делая иногда смешные оговорки. В этот момент президиум и зал насупливались и суровели, видимо, давя в глубине рвущиеся на поверхность улыбки. Леонид Ильич явно своих ошибок стеснялся, кашлял, чмокал, поправлял очки, с укором оглядывался на соратников. Много позже я узнал, что как раз в это время он после инсульта просил об отставке, но сподвижники не отпустили…»
Успех на поэтическом и служебном поприще, семейные хлопоты, рождение дочери Алины – более чем уважительные причины, чтобы забросить диссертацию. Поляков сдал кандидатский минимум и подтянул немецкий. Проблем с необходимыми для защиты публикациями не возникло: Юрий уже широко печатался. Ему удалось собрать обширный материал во фронтовой и областной периодике, в архивах. Но главное – ещё живы были люди, знавшие Георгия Суворова. С ними он встречался: ездил в Ленинград к Михаилу Дудину и Петру Ойфе, летал в Алма-Ату к сестреСуворова, жившей в старообрядческом селе. Ему удалось разыскать неизвестные, забытые и даже никогда прежде не публиковавшиеся стихи поэта. Работа его воодушевляла: он проникся благородной задачей вернуть имя прекрасного поэта, павшего на фронте, в литературный оборот. Свои научные поиски Поляков описал с характерным для него юмором:
«– Вот они! – Константин Владимирович Кононов с трудом снимает с антресолей несколько пыльных подшивок. – Ну, в 41-м Суворова у нас ещё не было, а вот это для вас: 42-й, 43-й, 44-й…