Одни синяки да веснушки на теле.
Была закалённой, как сталь, сердцевина
И брызгала соком, хрустя под зубами:
Тебе – половину, и мне – половину
На честную злобу, на светлую память.
КОМАРОВСКОЕ КЛАДБИЩЕ
Комаровское кладбище. Сосны и ели.
Слева спят христиане, а справа – евреи.
Там – кухарки, бойцы, деревенская челядь.
Тут – поэты, учёные и книгочеи.
Желобок государственной вьётся границей,
В нём для тех и для этих найдётся водицы.
Облетает листва на гранитные плиты
К тем, кто памятен, и к безнадёжно забытым.
К тем, что слева, приходит народец попроще,
Там колотят, копают отцу или тёще;
К тем, что справа, приходят коллеги по духу,
Там стоят, там молчат, там не знают друг друга.
Век живут, век соседствуют эти державы;
Голоса поездов, скрип калиточки ржавой,
Звуки пышных процессий над ними витают.
Книгочеи и прачки травой прорастают.
* * *
Старуха с собакой гуляли в саду
По талым дорожкам, по хрусткому льду.
Собака в попонке, старуха с клюкой –
Они ковыляли одна за другой.
Сменялись сезоны, сменялись года;
Трава умирала, росли города.
Но снова брели и садились в тиши
Две старые очень, родные души.
Там Адмиралтейский хранил их фасад.
И ветры, ярясь, отступали назад;
Скульптуры, деревья и старый фонтан
Внимали им с тайным сочувствием там.
И их разговор уносился легко
В иные миры, далеко-далеко.
Простор был небесный распахнут и тих:
Пригнувшись, вселенная слушала их.
Драгоценные тома фамильной библиотеки
Драгоценные тома фамильной библиотеки
Книжный ряд / Библиосфера / Редкая книга
Ермакова Анастасия
Теги: Ольга Берггольц. Блокадный дневник , Николай Олейников. Служение науке , Никколо Макьявелли. Государь
Из-за обилия всевозможных «дорожных» вариантов книжиц с бумагой чуть толще газетной мы отвыкли от ощущения книги как драгоценности, как подлинного произведения искусства. От того чувства наслаждения, которое возникает, когда держишь в руках издание в изысканном дорогом переплёте, переворачиваешь плотные глянцевые страницы, вдыхая аромат хорошей бумаги. И, разумеется, читая первоклассные тексты. Неспроста у издательства «Вита Нова», специализирующемся на подобных изданиях, есть серия «Фамильная библиотека». Действительно, такие книги должны передаваться из поколения в поколение и бережно храниться. Разумеется, они не могут быть дешёвыми и, конечно, не могут быть изданы большими тиражами. Потому что товар – штучный. И рассчитан на ценителей библиофилов, коих уже вполне можно причислить к исчезающему виду. А как бы хотелось сохранить эту благородную страсть благородных людей, особенно сегодня, когда в скором времени прогнозируется победа электронной книги над бумажной…
Глядя на великолепное полиграфическое исполнение книг издательства «Вита Нова», убеждаешься окончательно: нет, никогда не исчезнет бумажная книга, никогда не исчезнет человек читающий. Особенно в России, которая, несмотря ни на что, остаётся страной литературоцентричной.
НЕПРОХОДЯЩАЯ БОЛЬ
Ольга Берггольц. Блокадный дневник: (1941–1945) / Сост., подг. текста Н.А. Стрижковой. Статьи Т.М. Горяевой и Н.А. Стрижковой. Коммент. Н.А. Громовой и А.С. Романова. – СПб.: Вита Нова, 2015. – 544 с.: 114 ил. – (Рукописи). – 1200 экз.
Стихи Ольги Берггольц читали наизусть и рассылали в письмах на фронт, её называли «музой и голосом блокадного Ленинграда», «блокадной мадонной». Дневники, которые она вела на протяжении почти 50 лет (1923–1971), потрясают своей откровенностью и сердечностью. Тысячи откликов приходили Берггольц от людей, которым в беспросветном голоде и холоде блокадного Ленинграда становилось легче от её стихов. И сама она не щадила себя, вмещая все ужасы войны: «А дети – дети в булочных… О, эта пара – мать и девочка лет 3, с коричневым, неподвижным личиком обезьянки, с огромными, прозрачными голубыми глазами, застывшими, без всякого движения, с осуждением, со старческим презрением глядящие мимо всех. Обтянутое её личико было немного приподнято и повёрнуто вбок, и нечеловеческая, грязная, коричневая лапка застыла в просительном жесте – пальчишки пристыли к ладони, и ручка вытянута перед неподвижно страдальческим личиком… Это, видимо, мать придала ей такую позу, и девочка сидела так часами.