– Креститься бы вам надо.
– Да возраст... За шестьдесят уже.
– А это никогда и не поздно.
– Я подумаю.
– Чего тут думать, пойдите да и покреститесь. Жена-то, небось, крещёная?
– И сын, – говорю, – тоже.
– Надо, чтоб вся семья в православии жила.– Бог любить будет.
– Да Он и так всех любит.
– Любит-то любит, а крещёного ещё и бережёт. – Я согласно киваю. Помолчали.
– Так как же определить, где моя икона?
– А ты пойди, милай, в храм-то, и поищи. Она сама тебе знак подаст.
Служба, кажется, закончилась. Верующие потихоньку выходят, крестятся. Жены с сыном что-то не видать. Немного подождав, захожу в церковь. Окружённый пестрой толпой верующих, высится чёрной громадой бородатый Ослябя.
– Благословите, Владыко. – Он благословляет и даёт руку для поцелуя. Вот и моя, выстояв очередь, мнётся перед ним в нерешительности. Владыко протягивает ей свою могучую длань и осеняет крестом.
– Цалуй руку, девица. Ты губы не сотрёшь, а я всё равно руки омою.
Зардевшись, она целует протянутую руку.
– Пошли во двор, тут душно, – говорит жена.
– Вы идите, а я немного побуду, осмотрюсь. – Жена с сыном выходят. Я медленно прохаживаюсь вдоль стен, где развешаны иконы. Чутко прислушиваюсь, вглядываюсь в старинные лики, многие из которых, может быть, писаны несколько столетий назад. Я весь внимание, жду знака. А его нет. Враки всё это, думаю и, немного разочарованный, выхожу. В коридоре вижу на стене справа большую икону в деревянной раме. На ней изображена во весь рост молодая красивая женщина в парчовом красном костюме, отороченном золотой тесьмой. Снизу подпись: «Покровскому храму в дар от монахини Варвары». Позже сын сказал мне, что это святая Варвара Великомученица, дочь жреца, погибшая за веру Христову в IV веке. Поворачиваюсь. Напротив – того же формата икона под стеклом. Висит чуть пониже. На ней Иисус Христос с ягнёнком на руках. В стекле вижу свое отражение. Вот он, знак! Это же моя икона, я ведь Овен. Не зря та женщина сказала: «Она вам сама знак подаст». Всё срослось. Спустя месяц сын подарил мне маленькую иконку – копию моей.
– Ты Овен, – сказал сын, – пусть она тебя защищает. – Удивительно, я ведь ничего ему не говорил о своих поисках и о том, что икона, МОЯ икона, сама подала мне ЗНАК! Невероятно! С тех пор я не то чтоб зарядил ходить в церковь, но от нечастых, так скажем, предложений пройти с женой в сторону храма уже не отказываюсь. В основном жду её во дворе церкви, пока идёт служба, и порой захожу в коридор повидаться с МОЕЙ иконой.
Однажды сижу вот так, как когда-то, на лавочке. Во дворе молодёжь толпится; то ли на крестины пришли, то ли на службу – не понять. Кто крестится, на храм глядя, кто – нет. Верующие и неверующие, может так, за компанию пришли, и тут женщина пожилая, по виду постарше меня, подходит.
– Можно рядом присесть?
Я подвигаюсь, освобождая ей место. Служба еще не началась. Жена в храме, на исповеди, а я вот тут дожидаюсь. Можно бы просто посидеть, помолчать, но почему-то тянет пооткровенничать.
– Интересный случай, – говорю я соседке, – поехали как-то с женой в Псыж за шиповником. Вышли на конечной и переулком – в сторону спуска к Кубани. А там, перед спуском, забор бетонный, метров двести длиной. Кое-где по-над забором кучки мусора. Смотрим так осуждающе: дома напротив, а они свалку устроили. Запах, нехорошо! «Дураки, – морщится жена, – совсем мозгов нет, что ли?» И вдруг – надпись на стене. Большими такими каракулями красной краской: «МУСОР ЗА ЗАБОР НЕ БРОСАТ! ШТРАФ – ТВОЙ СОВЕСТ!» С акцентом надпись – старик, видно, писал. Но как точно и лаконично! И симпатично даже, что с акцентом, мол, главное суть, а не форма.
– Да, мудрость не навязчива, она как охотничий выстрел – навскидку и наповал, – улыбнулась соседка.
– Муж, наверное, охотник? – спросил я.
Дед. Мы не местные, из-под Курска. Грязино село называлось, где отец мой родился. Семья большая, десять ртов, на всех корова одна, да лошадёнка – кляча. Кое-как сводили концы с концами. Ну, отец мой, он из детей самый старший, решил дела семьи поправить, поехал с обозом соляным аж в Соликамск. Удачно съездили, с прибытком. Вот, думает, приеду, ещё тёлочку купим, даст Бог и лошадь – всё легче будет малышей поднимать. Да судьба иначе распорядилась. Во время ночёвки вытащили у него все деньги, его же попутчик и вытащил, да и был таков. Слава Богу, лошадь с подводой оставил. И вот стоит он перед домом своим родным, никак зайти не решается. Гол ведь как сокол – надёжа. С прибытком дома-то ждут, а он... пустой. Тут и отец его – дед мой – с охоты возвращается. «Чего задумался, али дома родного не узнаёшь? Мать-то, небось, заждалась сынка своего – добытчика». Расплакался «добытчик» горькими слезами, поведал отцу беду свою. И ведь не ругал его отец, не ударил, а приобнял так за плечо и говорит: «Богатство – дело наживное. СЛАВА БОГУ, ЧТО НЕ ТЫ УКРАЛ! Руки-ноги есть, ещё заработаешь. Главное – совесть чиста».