Го-Май был не просто ошарашен-оглушён своим промахом, он был сражён наповал. Хотя никто и не проронил обидного для него слова, молодой охотник сразу почувствовал себя изгоем, отщепенцем. Ведь он упустил не только редкую и ценную добычу, теперь он – и только он! – будет повинен в новых страшных бедах, что ожидают его соплеменников. А волк начнёт мстить, и мстить жестоко. В этом никто в орде не сомневался. На то он и умный, могучий зверь.
Необычно молчаливыми, угрюмо задумчивыми вернулись охотники в пещеру. Никто в тот день так и не заикнулся о следующей облаве, о найденных близ недальнего говорливого ручья свежих лосиных следах. Го-Май же от охватившего его отчаяния не находил себе места. Ночью то и дело вскакивал с тёплой лежанки, чтобы, скрипя зубами, бесцельно и подолгу бродить по тёмной и холодной глуби пещеры. И вдруг его будто осенило: в непростительном и позорном промахе виноват старик-приживала! Го-Май был голоден, а голод – об этом известно любому малютке! – тот ещё помощник в охоте. Как же долго он доходил своим тупым умишком до столь простого, прямо на поверхности лежащего объяснения…
Го-Май яростным рывком поднял старика с жалкой его постели и, весь поддавшись гневному порыву, хлёстко ударил беспомощного калеку по лицу. Тот беззвучно, подстреленным оленёнком, рухнул на землю и тихо-тихо, будто про себя, горько заплакал. Глядя на его тщедушное тельце, на мелко подрагивающие худые плечи, Го-Май поначалу не испытывал никакой жалости. Вид заслуженно наказанного не должен пробуждать в человеке иных чувств, кроме как чувство праведного презрения.
И тут случилось нечто и вовсе непонятное. Внезапно Го-Май почувствовал, как в груди его зародился-затрепетал какой-то крохотный тёплый комочек. Постепенно он стал расти, потихоньку, но верно согревая своим нежным дыханием заледеневшее от гнева и холода тело молодого охотника. И приятная лёгкая судорога прошла по всей плоти его, и сами по себе широко раскрылись глаза, с недоумением и болью уставившиеся на руку, посмевшую обидеть безвинного человека.
«Что это со мной? – с тревогой и страхом думал Го-Май. – Чудовище, получается, сумело овладеть не только моим духом, но и телом. Я весь отныне в его власти. Я стал немощен, и с этой ночи вид мой будет вызывать у соплеменников лишь брезгливость. Некогда первый воин и охотник орды, я потерял всё своё мужество и доблесть. И злобные беззубые старухи будут смеяться надо мной, и будут правы…»
Но размышлял так его холодный разум, а сердце – или то, что поселилось в нём, – велело Го-Маю склониться над плачущим стариком, бережно поднять его и отвести к костру. И там молодой охотник раздул огонь, принёс из отложенных на зиму припасов немного сушёного мяса и на славу угостил увечного бедолагу.
***
И не стал после этого Го-Май, как опасался, всеобщим посмешищем. Он так же гордо нёс свою голову, так же крепко и надёжно стоял на ногах, так же верна была его рука. И многие его соплеменники, видя это, пытались подражать молодому охотнику.
***
Вот так впервые в Подлунном мире проявила себя Совесть…