И мы сейчас говорим не о противостоянии массовости и элитарности, а о сохранении здравого смысла, вкуса, мышления как такового. Без этого ни жить, ни выжить нельзя. Когда подменяется культурная основа, культурная самоидентификация, тогда рушится всё – от личности до государства.
Ролан Барт написал о смерти автора, но мы сейчас наблюдаем смерть текста. Да, сначала, ведомые постмодернистскими гимнами, мы принялись называть любое произведение текстом, а теперь не стало и его. Остался лишь человек, рассматриваемый с позиции его успешности в обществе. И этот процесс куда шире и пагубнее, нежели ахи и вздохи о пришествии неписателей в литературу. Теряется сама профессия, сама идентификация человека, а вместе с тем и понятие труда, личности. Остаётся лишь успехометр: не соответствуешь критерию по шкале – на выход.
Награждение Боба Дилана Нобелевской премией по литературе из этой же серии. Да, он оказал колоссальное влияние на развитие искусства в целом, да, он замечательный поэт, но разве мало у нас замечательных чистых литераторов – от Кормака Маккарти до Владимира Маканина, сидящих без премии? И не больше ли в награждении Дилана Нобелевской премией желания сделать её ближе к «народу», пополнить число её лауреатов культовой медийной фигурой?
Но ведь это сегодня в принципе происходит с литературой, когда она всё больше размывается и превращается в ещё одно подразделение медиа. Мы, конечно, не потеряем её, усыплённые публичностью «литераторов», но получим секту маргиналов, обладающих остатками литературного вкуса, сведём фактор таланта, фактор личного дела к минимуму, деградируем до тотального и тоталитарного потребительства там, где, собственно, и должно рождаться сопротивление этому потребительству.
Впрочем, это, конечно, разговор долгий. Не для тихой ночи. А для масштабного вечернего митинга, например. Или для серьёзной дневной конференции. Чтобы и покричать, и обсудить всерьёз, но главное – разбить дурманящую вязкость абсолютной ночи. Той ночи, что всё гуще наползает на здравый смысл и литературный вкус. Ночи, где подлинный талант звучит всё тише.
Мифов минные поля
Мифов минные поля
Литература / Библиосфера / Колесо обозрения
Евсюков Александр
Оба увесистых тома вышли из печати в самом начале 2017 года, ранее «выстрелив» в двух известных литературных премиях, оба автора вначале выступили под псевдонимами (а первый до сих пор сохраняет инкогнито). Каждый попробовал создать свой вариант мифа на материале разных периодов советской эпохи. Вот и постараемся разобраться, что у них из этого получилось.
Безысходная драма стилиста
Михаил Однобибл. Очередь: роман. М.: Время, 2017. 640 с. (Серия «Самое время») 2000 экз.
В романе Михаила Однобибла (т.е. «Однокнижника», псевдоним неудобный – с каждой следующей книгой придётся его менять сперва на «двух…», а потом и на «трёхкнижника») «Очередь» перед нами разворачивается весьма странная история: в апреле 80-го года, заблудившись в неожиданной сильной метели, некий «учётчик сезонных рабочих» против собственной воли вдруг оказывается в городе, причём в самом его центре. Там он натыкается на пятиэтажное здание на «ул. Космонавтов» и стоящие к каждому из его подъездов очереди. Учётчик никогда не был в городе, он его боится и инстинктивно пытается выбраться, но у него ничего не получается – об этом первые главы.
Спустя полторы-две сотни страниц понемногу проясняется, что в городе существует разделённое почти непреодолимой пропастью кастовое общество. Надежда на преодоление этой пропасти в том, чтобы за месяцы или годы (точные сроки никому не известны) отстоять очередь и получить должность. При этом низшая каста очередников поделена на более локальные: «новички», только что занявшие очередь; «уличники», все остальные стоящие до входа в подъезд; затем (если доживают и достаивают) они становятся «подвальщиками»; позже самые упорные поднимаются на этажи – и приобретают статус «этажников». Там они заходят к кадровикам и либо становятся «служащими» (т.е. высшей кастой), либо отправляются «на этап», в неизвестные места, откуда никто не возвращался.