О первоначальном дарителе заговорили лишь после того, как была переведена древнееврейская надпись. Как и следовало ожидать, она была чрезвычайно прозаична: «Симха, сын честного господина Иосифа, старца, да будет благословенная его память». После этого в различных изданиях стали то намёком, то в открытую писать о том, что подарок Воронцовой сделан Симой Бобовичем. О самом же Бобовиче не сообщалось почти ничего.
По своему положению Сима Бобович был одним из знатнейших и богатейших людей Крыма. С годами он стал чрезвычайно близок с Воронцовым и, надо сказать, что в Крыму на фоне всех правителей, бывших до и после Воронцова, о нём у караимов, крымских татар сохранилось самое лучшее впечатление, как о правителе края. Увы, влюблённый в его жену Пушкин был не объективен к графу в своих оценках.
Сам же Сима Бобович сделал чрезвычайно много и для Крыма, и прежде всего для своего народа – караимов. Неоднократно принимая у себя дома самого императора, Сима Бобович добился для караимов столь многочисленных льгот и привилегий, что это позволило столь маленькому народу, численность которого в те годы составляла несколько тысяч, стать представителями едва ли не самого зажиточного класса. Самое главное – ему удалось официально идентифицировать караимов как самостоятельный этнос и дистанцировать их от евреев и крымчаков.
29 января 1837 года, вечером, в день смерти Пушкина, Василий Андреевич Жуковский обратился к императору с просьбой «О милостях семье Пушкина». На следующий день он получил ответ:
1. Заплатить долги.
2. Заложенное имение отца очистить от долгов.
3. Вдове пенсион, а дочерям – до замужества.
4. Сыновей в пажи, и по 1500 рублей на воспитание каждого до вступления на службу.
5. Сочинение издать на казённый счёт в пользу вдовы и детей.
6. Выделить единовременно 10 000 рублей.
Издание семитомника произведений Пушкина было осуществлено на казённые деньги, а вот продажа осуществляется по подписке. В Таврической губернии откликнулось только 19 человек. Оно и понятно, 50 рублей за книги – цена в 1837 году, ох, как не малая. Кто же входил в число подписчиков:
Вице-адмирал К.Ю. Патиниоти. Известно, что его младший брат контр-адмирал Н.Ю. Патиниоти в августе 1820 года встречал в Керчи Раевских и Пушкина.
Генерал-майор Ф.Д. Ревелиоти, командир греческого Балаклавского батальона. По его землям Пушкин ехал в Георгиевский монастырь.
Ф.К. Мюльгаузен – врач, предположительно лечивший в Симферополе Пушкина.
П.В. Гаевский – управляющий феодосийской таможней, жена которого угощала Раевского и Пушкина завтраком, когда они были у неё в гостях по дороге на Кавказ.
Х.Х. Стевен – прославленный ботаник.
Н.И. Перовский – феодосийский градоначальник.
А.Ф. Арендт – брат петербургского доктора Аренда, который пытался спасти Пушкина после роковой дуэли.
П.И. Ланг – его воспоминания о встрече с Пушкиным опубликованы.
С.М. Мейер; З.А. Цейер; Султан Крымгиреев; Мемет-Мурза; Селамет-Гасан; Мемет-Бей Булгаков; Адель-Бей Балатуков; Сима Бобович.
Убеждён, что этот шаг не случаен. Практически каждый из приведённых в данном перечне подписчиков так или иначе был связан с поэтом. По-видимому, осознавал эту связь и мой пращур.
Я хорошо помню свою бабушку Анну (Эстер) Вениаминовну Полякову (Туршу). С упоением слушал её рассказы об учёбе на Бестужевских курсах в Санкт-Петербурге, о её встречах с писателями Леонидом Андреевым, которого она боготворила, и презрительно об Александре Куприне. Фи, пьяница! О дружбе с великой актрисой Верой Комиссаржевской, когда Эстер чуть не стала актрисой в её труппе, и только приезд старшего брата предотвратил это «грехопадение», иначе она могла бы стать первой актрисой из числа коренного населения Крыма.
О пушкинском талисмане речь не заходила никогда, как никогда она не упоминала ни о своём дедушке по отцу – городском голове Евпатории Соломоне Туршу, ни о дедушке по матери городском голове Феодосии – Анании Крым. Когда я спрашивал о прошлом она, как бы в шутку повторяла: «Ми бедни». Уже сейчас я стал понимать, что она боялась своего прошлого, а я не настаивал – «ленивы мы и не любопытны».
Заканчивая эту историю, я думаю о том великом счастье любви, которое позволило маленькому изделию восточных мастеров стать в руках ПОЭТА священным талисманом, озарившим жизнь стольких великих людей моей Родины. И вслед за поэтом мне хочется повторять: «Храни меня, мой талисман». И хочется верить, что перстень пропал не навсегда.
Владимир Поляков,