Несомненно, втайне гордясь тем, что собирал в своём художественном доме чуть ли не весь цвет советского искусства, автор книги описывает эти вечера как нечто вполне естественное. Думаю, по той причине, что главным его тщеславием и главной гордостью в любом обществе была и оставалась Белла. Это для неё он устраивал эти праздники жизни, эти бесконечные «фиесты», если употреблять вслед за Аксёновым знаменитое хемингуэевское понятие.
Невольно посещает мысль о том, что сердечные, без чинов и званий, без особых поводов, если не считать таковым взаимное тяготение, сходки московской богемы эпохи были лучшим её временем в обозримом историческом пространстве. Так и подмывает назвать не слишком броский период отечественного бытия по аналогии с Серебряным, бронзовым, что ли, веком.
По традиции богему принято бранить и справа, и слева за безыдейность и беспринципность, за склонность к компромиссам и конформизм, за эгоизм и легкомыслие, за отсутствие убеждённости и непримиримости. И вправду среди «единого прекрасного жрецов» не так уж часто встречались твердокаменные борцы. Вольнодумцев, фрондёров, скептиков и насмешников было сколько угодно, но жертвенных активистов можно было пересчитать по пальцам. Богемное существование, если вдуматься, предполагало свой способ сопротивления несвободе, не такой самоотверженный, как диссидентство, но и не такой фанатичный. Он заключался в верности своему искусству, наперекор всему, своему предназначению, то есть, по выражению Мандельштама, своему сознанию правоты. И когда руководящие «инстанции» на эту правоту покушались, инфантильная, легковерная богема неожиданно обнаруживала непоколебимую решительность и стойкость. Как та же Белла Ахмадулина, бросавшаяся на защиту каждого из своих опальных друзей. По свидетельству мужа и единомышленника, святая заповедь «неси свой крест и веруй» оставалась для неё важнее и успеха, и благоденствия, и славы.
Борис Мессерер не литературовед и не искусствовед. Он – художник, и книгу написал художественную, эмоциональную, полную тончайших деталей, подметить которые способен только особо устроенный глаз творческого человека. И вместе с тем неоспоримо достоверную, документированную в каждом движении души, примиряющую ум с сердцем.
Это книга памяти любимой женщины и великого поэта, не поручусь, что в данном случае важнее. Это книга памяти незауряднейших людей, кровно родных и родных духовно, без которых художник не стал бы тем, кем он стал. Это книга памяти своего времени, своего поколения и своего круга творцов, который несколько снисходительно именуют богемой, не отдавая себе отчёта в том, что они – один из самых значительных вкладов России в мировую культуру и мировую человечность.
…Белла Ахмадулина рассказывала Борису Мессереру о том, как её, четырёхлетнюю, бабушка везла в эвакуацию. На каком-то полустанке рядом с их поездом остановился воинский эшелон, красноармейцы-призывники с шутками и прибаутками ехали на фронт. На платформе один из них подошёл к Беллиной бабушке: – Тётка, дай девчонку подержать. Не бойся, не уроню.
И крепко прижимал маленькую Беллу к груди, словно желал запасти детского тепла и жизненного смысла на всю свою, скорее всего, недолгую солдатскую жизнь.
Может, оттого девочка и выросла замечательным русским поэтом, что помнила эту мимолётную встречу всю жизнь. Что всю жизнь дорожила этим народным теплом.
Свидетели, рассказчики и фантазёры
Свидетели, рассказчики и фантазёры
Литература / Литература / Журнальный вариант
Бушуева Мария
Теги: журнал , проза
Слухи о кризисе российской прозы явно преувеличены
• • •
«Новый мир», 2017, № 2
Владимир Березин
Полотняный завод
Повесть
«Полотняный завод», несмотря на сюжеты с мистическим оттенком, отнюдь не относится к так называемой мистической прозе: сам автор, остающийся за кадром, но отчётливо проступающий в каждой новелле более как свидетель, чем как рассказчик, использует мистику чисто рационально (не исключая по отношению к ней иронии) – это взгляд снаружи, извне, а не из тайной комнаты интуиции, такие вот чёткие построения рацио. Но писательское мастерство В. Березина облекает вполне рассудочно закрученные сюжеты в ткань сновидности и придаёт им оттенок ирреальности...