Сначала Покровский стал требовать, чтобы Московский университет включил в свой состав «красную профессуру» – и в немалом количестве. Здесь, правда, была одна странность: в списке этой «профессуры» мы увидим не так много твёрдых «большевиков-ленинцев», зато есть явные «неленинцы»: «махист» Богданов-Малиновский, меньшевики Ларин-Лурье, Суханов-Гиммер, Стеклов-Нахамкис…
Из-за Нахамкиса, кстати, старые профессора неожиданно упёрлись, сочтя предложенную сделку «совершенно недостойной университета и неприемлемой». Фамилия, что ли, на них подействовала, невольно ассоциировавшаяся с хамством? Покровский же в ответ, как в непристойном анекдоте о групповом сексе с женой приятеля, сказал «буржуазии» что-то вроде: «Тогда мы вас вычёркиваем», – и всех, кого надо, назначил сам. Получив таким образом необходимый перевес в голосах, Покровский без помех провёл в университете свою удивительную «реформу» по ликвидации юридического и историко-филологического факультетов.
Это было самое начало его бурной деятельности на исторической ниве в СССР. В 1925 году он создаёт «Общество историков-марксистов», которое сразу же начинает истерические проработочные кампании против всевозможных «враждебных» исторических школ (Платонова, Тарле, покойного Лаппо-Данилевского и других). Неистовствовали в партийной печати соратники Покровского: Адоратский, Альтман, Ванаг, Гольденберг, Горин, Зайдель, Лукин, Попов, Ротштейн, Рязанов-Гольдендах, Томсинский, Фридлянд, Цвибак, – кто сейчас помнит самые их фамилии? Что написали эти люди? Какую-то вздорную и совершенно нечитабельную чепуху. Да и не она вовсе была главным трудом их жизни, а «дело историков», то есть уничтожение русской исторической науки.
До поры до времени кампания против «платоновцев» осуществлялась в рамках травли, правда, очень ожесточённой. Всё изменилось в 1929 году, когда Покровский узнал, что неизлечимо болен раком. Между тем его политика цели достигла только в Московском университете, а в Ленинграде, на уровне Академии наук, нет. Никаких шансов на лидерство в советской исторической науке у «покровцев» после смерти вождя не было. Он хоть чего-то написал, а они? Подобно тому, как рапповцы имели репутацию литературных громил, а не властителей читательских дум (причём даже в партии), так и «покровцы» негласно считались историческими недоучками и «бастардами», как бы громко ни визжали.
Впрочем, не судьба соратников больше всего волновала Покровского, а то, конечно, что будет с его именем после смерти. Если на вершине академической исторической науки по-прежнему останутся С.Ф. Платонов, С.В. Бахрушин, Е.В. Тарле, Ю.В. Готье и другие, то через несколько лет все совершенно забудут, кто такой Покровский. (Так, кстати, ныне и произошло: кто похвастается, что читал Покровского?) А вот если заблаговременно пересажать и перестрелять старую профессуру, то на зачищенном поле академической истории останется одна заметная фигура для посмертного официозного почитания –он, Покровский.
«Утаённые» архивы
И вот 21 октября 1929 года особая правительственная комиссия во главе с Я.И. Фигатнером, направленная в Академию наук по доносам «покровцев», обнаружила в одной из комнат Библиотеки АН запечатанный пакет, в котором оказались подлинные экземпляры отречения от престола Николая II и его брата великого князя Михаила. Никто их, конечно, не прятал: как передало их Временное правительство в АН, так они там и лежали. Кстати, оно много ещё чего передало «для истории»: в частности, архивы политических партий, шифры жандармского управления, дела провокаторов и т.п. Все, кому надо, об этих документах знали (особенно Покровский, который вёл переговоры о передаче их в Центрархив РСФСР, им же возглавляемый), но, конечно, не кричали на каждом углу. А тут вдруг оказалось, что чекисты их якобы ищут уже 12 лет. Эта провокация была явно направлена против выдающегося нашего историка Сергея Фёдоровича Платонова (1860–1933), в течение нескольких лет руководившего и Библиотекой АН, и Пушкинским Домом.
В Ленинград срочно прибыли «два Якова» – высокопоставленные чины ГПУ Я.Х. Петерс и Я.С. Агранов. 24 октября они и третий Яков – Фигатнер – начали в малом конференц-зале АН в присутствии двух стенографисток допросы академиков. «Я решительно готов не принять этого выражения: «сокрытие документов». Я решительно протестую. Академия наук не скрывала... Эти документы мы сберегли, и вы их получили», – заявил С.Ф. Платонов. Впрочем, чекисты не возражали, были вежливы и даже извинились за то, что «потревожили». В конце встречи Платонов спросил их: «Ведь вы так же, как я, не придаёте политического значения этим документам, а лишь историческое?» – и получил успокаивающий утвердительный ответ. В итоге пожали друг другу руки и, улыбаясь, расстались. Но берегись Агранова, улыбающегося на прощание! Ведь он в 1921 году так же вежливо улыбался здесь, в Питере, поэту Гумилёву и профессору Таганцеву, вскоре расстрелянным.