– Хохлушка, ой, хохлушка!
Той же ночью товарищу Ивсу тоже не спалось, но по менее приятной причине. Меры, принятые им в отношении поголовья мух, начали в конце концов приносить результаты, а это, в свою очередь, решительно не понравилось сироте. Мальчик сильно нервничал, лишённый возможности охотиться, бил дядьку, присматривавшего за ним, а накануне отказал Холопьеву, который тратил на поганца своё драгоценное время.
Пётр Евграфьевич, человек воспитанный и интеллигентный, разумеется, не подал виду, что расстроен – напротив, был весел и многоречив, и поганца защищал, припоминая, что и сам в детстве был далеко не образцовым ребёнком. Товарищ Ивс с недоверием отнёсся к словам Петра Евграфьевича. Он и представить себе не мог Петра Евграфьевича на месте сироты, но стремление выгородить несчастливца приветствовал и одобрял. Провспоминав до полуночи детские годы, собеседники расстались.
Товарищ Ивс, выказывавший во время разговора некоторые признаки сонливости, после ухода гостя разгулялся и даже припомнил, как брал сироту из детдома. Было, впрочем, нечто, предшествовавшее этому событию.
Когда от Фрейлиса Ивановича стали поступать первые неутешительные сведения о поисковых работах, товарищ Ивс вдруг вспомнил о родственниках, которые многое могли знать. Фрейлис Иванович тоже воодушевился, обнаружив кладезь познаний, и лично выехал на юг. Вернувшись через неделю из командировки, он прямо с вокзала отправился к товарищу Ивсу и, не мудрствуя, поведал, что приехал ни с чем. Более того, рассказавший ему печальную историю семьи троюродный брат товарища Ивса, единственный из оставшихся в живых близких и дальних родственников, разволновавшись, скончался на глазах у Фрейлиса Ивановича, повергнув того в ужас. Товарищ Ивс стойко перенёс утрату. Отойдя к окну, из которого открывался чудесный вид на каменную башню со звездой, он сказал, глядя не на башню, а на пустынную площадь, распростёртую перед ним:
– Отца я не знал. Тот, кто меня воспитывал, не был моим отцом. А мать я помню хорошо. Это была крупная, грузная женщина, носившая чёрные одежды. Под носом у неё росли усики, и это раздражало её сожителя. У меня, Фрейлис Иванович, как вы теперь знаете, было шесть братьев и три сестры, а уж двоюродных и троюродных вкупе с дядями и тетями – вообще без счёта. И вот теперь, когда я мог бы им всем чем-то помочь, никого из них нет. Печаль лежит на моём сердце, Фрейлис Иванович, большая, скучная печаль.
На следующий день товарищ Ивс поехал в ближайший детдом и взял под расписку глухонемого мальчика-сироту, который гонялся за мухами, коих там было великое множество.
Тут тоже не обошлось без шероховатостей. Заведующая детдомом, улыбчивая нацменка, поначалу попыталась всучить товарищу Ивсу своего сына, зашедшего к ней по случаю и, естественно, сиротой не являвшегося, но бдительность проявил Шимпанзин, уловивший сходство между рекомендуемым претендентом и самой заведующей. Во время этих драматических событий муха-сволочь и присела на губе озабоченного иным товарища Ивса, где и была взята в плен неутомимым ловцом. Таким образом, вопрос о претенденте был решён мгновенно, хотя во время операции по освобождению губы от мухи товарищ Ивс получил от освободителя сильный тычок в зубы и даже вынужден был позже обратиться за медицинской помощью. Освободитель же то ли не понимал своего счастья, то ли не желал расставаться с мухами, но как бы там ни было, радости особой не проявил, а напротив, укусил Шимпанзина за указательный палец, которым тот хотел пощекотать ему нос.
Уже в машине товарищ Ивс сообразил, что промахнулся с выбором, но сама мысль об обмене вызывала у него неприязнь: всё-таки ребёнок, пусть и шаловливый, не веник, который можно запросто снести в хозмаг и без особых объяснений поменять на другой. На том спокойная жизнь для товарища Ивса и закончилась. По чести сказать, её у него никогда не было, но всё же, прибывая раньше домой и опускаясь к себе в подземелье, он иногда ощущал некоторую отдалённость от земной суеты, где приходилось заниматься исключительно умственными делами и не находилось места и времени для душевных чувствований. Теперь же всё переменилось.
Нешумный бунт сироты застал товарища Ивса врасплох. Он знал, что нужно делать с говорунами, которые выбивались из общего ряда, но глухонемой горемыка из ряда-то как раз и не выбивался, а крепко стоял по самой его серёдке, притом молча. Приглядываясь к воспитаннику и размышляя потом о его судьбе и жизненном предназначении, товарищ Ивс однажды пришёл к удивившему его самого выводу, что именно немота была следствием глухоты, а не наоборот.