Внук спросил: «Ты куда, дед, собрался?» –
Мне на встречу с друзьями пора…
– Посмотри, дед, парад по телику,
в выходной дай поспать, старик.
Отоспимся, поедем на дачу,
всей семьёй устроим пикник.
Внуку дед ничего не ответил,
ордена пристегнул на пиджак,
Взял цветы и достал из серванта
аккуратно свёрнутый флаг.
– Мне друзьям поклониться нужно,
положить на могилу цветы,
Рассказать, что ценой их жизни
выжил я, твой отец и ты.
– Вижу спорить с тобой бесполезно, –
парень деду рукой махнул. –
Дверь захлопни, придёшь –
расскажешь, – повернулся к стене и уснул…
Два квартала дорогой привычной
прошагал ветеран, чуть дыша,
На скамейку присел сил набраться,
флаг достал, развернул не спеша…
Вспомнил, как майским днём
в сорок пятом штурмовал он
с друзьями Рейхстаг,
И свою боевую задачу:
«Водрузить на куполе флаг!»
Как его боевой товарищ, тот,
что с ним до Берлина дошёл,
Вдруг упал в двух шагах от Победы,
был шальною пулей сражён.
Прошептал: «Умирать обидно,
ты скупые слёзы утри,
Жизнь я отдал не зря,
над Рейхстагом
реет красное знамя, смотри…
А полотнище, пулей пробитое,
детям, внукам вели сохранять,
Чтоб страна, фашизм победившая,
могла жить и в веках процветать».
Встал старик, вдруг четыре парня
преградили на площадь путь:
«Убери свою красную тряпку,
про Советский Союз позабудь!»
Флаг хотели отнять у деда.
Только он на скамейку вскочил,
С криком: «Врёшь – не возьмёшь,
нацисты!» – алый флаг на ветру
распустил.
Ветераны стеной обступили старика,
сжимавшего стяг,
От летящих камней защитили,
от безумства вспыхнувших драк.
Подбежали омоновцы цепью,
молодцов запихали в фургон.
Ветеран сидел на скамейке,
и, казалось,
что дремлет он.
На лице застыло спокойствие…
Его встретил погибший друг.
И великое Знамя Победы всё ж
не выпустил воин из рук.
А приехавший врач со скорой
констатировал скупо: «Инфаркт.
Жаль нельзя записать в документах:
«Принял бой и погиб за флаг».
Наталья Труфанова,
Москва
У реки
Полной грудью дышала листва,
Нависая над лоном реки.
Очень хочется пить, да нельзя:
Тут же ветер подхватит шаги,
Разнесёт их на тысячу вёрст,
Он предатель – ему всё с руки.
Серебрился размашистый плёс,
Шли трёхсотые сутки войны.
Триста дней ты не видел свой дом –
Он всё так же стоит у реки,
Твоя мать накрывает на стол,
По привычке, опять на двоих.
Ей сказали, что сын не придёт,
Он остался лежать у реки
Под раскидистой сенью берёз
На трёхсотые сутки войны.
Ей сказали, но что ей слова?
Кто словам доверяет всерьёз?
Полной грудью дышала листва.
Серебрился размашистый плёс...
Зачем им жить?
Зачем им жить?Выпуск 4
Спецпроекты ЛГ / Литературный резерв / Проблема
Тулушева Елена
Теги: общество , подросток
Юля
А я хочу так страстно жить, веровать, чувствовать!..
Я ведь умру, умру, а так хочется жить, уехать, жить, жить!
Дневник ленинградского подростка-блокадника Юры Рябинкина
Дети Великой Отечественной – что видели они до 1941 года? Успели ли запечатлеть в памяти те самые мимолётные мгновения детского счастья, которые греют потом нас всю жизнь? Да что там – сохранить в памяти, довелось ли этим ребятам хотя бы испытать их? Что успела им дать жизнь до войны, чтобы они запомнили, ради чего им стоит бороться? Откуда-то в них было это отчаянное желание – выжить, несмотря ни на что. Блокадный Ленинград. До нас долетели лишь обрывки хроник, отголоски рассказов, страшные чёрно-белые кадры умирающих прямо на улице людей... Потомки хранят эти свидетельства, создают по ним новые фильмы, ставят спектакли, стараясь отдать дань тому подвигу, причины которого останутся для нас тайной. А может, у подвига и не должно быть причин, его просто совершают, не успевая задуматься.
2014-й. Юле пятнадцать лет. Для чего жить – она не знает. О таких, как она, говорят много похожих фраз: «заелись... бессовестные... горя не хлебнули – вот и не ценят ничего...». Она слышала это много раз. Возможно, раньше ей было обидно и хотелось заплакать. Сейчас ей всё равно – бессмысленно отвечать. Юлиной маме тридцать пять. Она наркоманка. Уже четырнадцать лет. Юле повезло: в отличие от младших Коли и Насти, её саму мама успела родить до того, как начала колоться. Коле восемь, а Насте четыре. Юля не знает, любит ли она их. Она вообще не знает, любит ли она, умеет ли любить – это для нее какое-то странное чужое слово из сказок. Папа у Юли тоже есть. Вроде как даже полная семья получается, когда папа бывает с ними в перерывах между сроками в тюрьме.