Упражнение 3
Попробуйте вечером фиксировать все, что произошло с вами за день, деля записанное на две части: внешние события и внутренние ощущения. Делайте это хотя бы четыре-пять дней. От чего зависит объем записи: от количества событий или от количества ощущений? Легко ли одно отделяется от другого? Становятся ли ваши записи длиннее ото дня ко дню? Если да, то за счет чего? Попробуйте увидеть в них хотя бы один сюжет для нон-фикшн (эссе, лонгрида, серии очерков): например, поездка на работу, манеры людей в общественном транспорте, надписи на футболках или рюкзаках и т. п.
Упражнение 4
Составьте список из десяти человек, повлиявших на ход вашей жизни. Расположите их в порядке убывания (или возрастания) значимости. Выберите одного и напишите о том, как именно он на вас повлиял. Держите в уме «трехтактовую схему»: что было – что произошло – что стало. Ограничьтесь объемом в 2000–2500 знаков. Когда закончите, покажите текст кому-то, кто тоже знает этого человека. Совпадут ли ваши оценки?
Эссе (Александр Генис)
Александр Генис,
писатель, эссеист и литературовед
Чехов оглядел стол, взял в руки первую попавшуюся на глаза вещь (это оказалась пепельница), поставил ее передо мною и сказал: «Хотите, завтра будет рассказ, заглавие – ”Пепельница“».
Возможно, во мне говорит цеховой интерес, но чем дальше мы продвигаемся в XXI век, тем меньше мне верится, что беллетристика его переживет. Во всяком случае, в том виде, в котором мы к ней привыкли, когда еще верили, что вымышленный герой знает больше автора. Собственно, так оно и было, когда наши любимые писатели делили истину на родственников и однополчан – как Достоевский в «Братьях Карамазовых», а Дюма в «Трех мушкетерах». Не то чтобы эта тактика себя изжила, она, как я не устаю твердить, просто перебралась в емкий и экономный жанр сериала. Гениальные, как «Декалог» Кесьлевского, душераздирающие, как теледрамы Денниса Поттера, или увлекательные, как головоломки Пуаро, они добротно выполняют функции романов. При этом я отдаю себе отчет, насколько безответственно предсказывать будущее, особенно – литературное. Если бы мы заключали пари на похоронах Пушкина, все бы ставили на то, что на смену погасшему солнцу русской поэзии придет другое, еще ярче. Вместо этого на небосводе показалась луна по имени Гоголь, и русская словесность пошла кривыми дорожками вплоть до «Пхенца» Синявского, от которого я все это впервые услышал.
Так и сегодня. Все прогнозы пойдут насмарку, достаточно появиться всего лишь одному настоящему, как Лев Толстой, гению. Но я думаю, что и ему не пригодится привычная форма для новой «Анны Карениной». Жанры – не люди, им никто не обещал вечную жизнь. И те, кто об этом не догадывается, обречены строить нарядные и бесполезные кареты.
Впрочем, это не мое дело. Сам я костенею от одной мысли о вымышленных персонажах, которые вместо меня ведут рассказ и действие. Кошмар моей уже сорокалетней писательской жизни заключается в том, чтобы сесть за стол и вывести на бумаге: «Он (Джон, Иванов, Судзуки) сел за стол и вывел на бумаге…» Явление третьего лица, стоящего между мной и читателем, лишает мужества и отдает нестерпимой фальшью. Поэтому на мою долю остается тот вид литературы, который мы чохом называем эссе, помещая туда все, что располагается между статьей и романом.
Главное – отличать средний жанр от двух крайних. С тем, что сверху, проще. В романе есть сюжет, любовь и персонажи, которые, как язвительно писал Томас Манн, решают жизненно важный вопрос: достанется ли Грета Гансу. От нижнего, статьи, отделаться сложнее. Открывая газету, наивный читатель все называет статьей: от кроссворда до заметки «В городе видели лося». Важно знать, что статья рассказывает, а эссе изображает – как поэт, художник или псалмопевец.
«Журналисты, – говорил Джойс, – пишут о необычном, писатели – о заурядном».
«Но пишут так, – добавлял Набоков, – что обычное становится странным, будто мы смотрим на мир, просунув голову между ног, желательно на пляже».
Эссе, однако, покрывает слишком большое литературное пространство, чтобы ограничиться акробатическими номерами. Главное – не физическое положение автора, а социальное – в обществе.
Автора эссе отличает внимание к капризу, необязательности, прихотливости, непредсказуемости, другими словами – любовь к свободе. Не удивительно, что эссе пишут лишние люди. Скорее Онегин, чем Штольц, они редко служат – и так, и отечеству.