Что самое успешное — на мировом уровне — произведение швейцарской литературы, «Хайди», можно прочитать как пародию на поэму Галлера, вполне логично. И что два романа Иоганны Шпири о Хайди еще и сегодня вдохновляют швейцарскую индустрию туризма, тоже прекрасно вписывается в общую картину. В то время как монументальная фигура Вильгельма Телля постоянно подвергается эрозии и только в периоды национальных кризисов каждый раз снова подновляется, Хайди (я бы сказал: удручающим образом) свидетельствует о живучести швейцарской идиллии. Может быть, так происходит потому, что сочиненная Шпири сентиментальная история прибавляет к основополагающей оппозиции между изолированным горным миром и бездушными большими городами дополнительные эзотерические элементы. Девочка-инвалид из города, попав в Альпы, за короткое время исцеляется. Случившееся с нею несомненное чудо — подобное евангельскому «встань, возьми постель твою и ходи» (Иоанн 5:8) — соответствует религиозному аспекту грезы об истоках Швейцарии. У Галлера мы этого аспекта не найдем. Однако, как показал Томас Майссен[27], такого рода религиозные фантазии были распространены еще в XVI веке, а в патриотических песнях XIX века присутствуют очень часто, находя выражение главным образом в мысли, что Бог лично подарил швейцарцам горы, чтобы защитить их от врагов. «Вал Господень», так называются горы в старых гимнах страны, хотя Швейцария никогда не располагалась внутри горного кольца и уж скорее лежит, совершенно беззащитная, вокруг гор. По иронии судьбы дискурс о будто бы неприступной защитной горной стене по-настоящему начал разворачиваться уже после того, как в наполеоновскую эпоху войска европейских держав — французские, русские, австрийские — вторглись в Швейцарию, оккупировали ее и превратили в одно-единственное, хоть и сложно структурированное, поле сражения.
Если страна носит в душе — как мысленный образ своей цивилизационной динамики — фронтир, то есть грезу об отправлении в дорогу и захвате новых земель, в конечном счете о завоевании мира, значит, она безоглядно ориентируется на какие-то цели в будущем. Дескать, что произойдет, то и будет правильным. Но если страна грезит лишь о счастливой земле предков, которые мирно жили вдали от городов и князей, «в своем кругу», не подвергаясь эксплуатации и никого не эксплуатируя, то любое будущее представляется такой стране угрожающим. Дескать, правильно то, что происходило когда-то прежде.
Так звучит часто цитируемое двустишие из политической сатиры Альбрехта фон Галлера «Испорченные нравы». Оно очень убедительно показывает, что прогресс при такой оптике обретает двойное лицо. Норма и мера пребывают в прошлом. Но не значит ли это, что каждый шаг вперед рассматривается как шаг назад? А подлинное будущее — как лежащее позади? Цивилизационные процессы при таком взгляде на них утрачивают однозначность. Пророки будущего превращаются в тех, кто предостерегает от будущего. Историческое развитие Швейцарии в Новое и Новейшее время определяется этим имманентным напряжением, литература — тоже. Поэтому в 1847 году дело дошло до гражданской войны. Если бы великие державы не удержались тогда от соблазна вмешаться, Швейцария как самостоятельное государство могла бы прекратить свое существование. К победителям принадлежала и партия того самого Альфреда Эшера, который на ближайшие тридцать лет получил свободу действий, чтобы превратить Швейцарию в современное индустриальное и банковское государство. Он придал развитию страны опьяняющий динамизм, и его деятельность продолжалась до тех пор, пока враги и фальшивые друзья не подставили ему подножку. На открытие Готардского туннеля, которое должно было стать венцом всей его карьеры, Эшера не пригласили. Подобно злополучному теленку перед готардским почтовым дилижансом, изображенному для него прославленным художником Коллером, теперь и сам Эшер стал жертвой прогресса.