А мозоли и шершавая, твердая, грубая кожа защищают руки слесаря от царапин, уколов и трения стали о ладонь.
Бабушкину очень хотелось хорошо выполнить «пробу» и поступить на завод. Жалко упустить такой счастливый случай. Но еще обиднее было сознавать, что он — опытный слесарь — не может сделать работу. И он упорно еще часа два продолжал водить напильником по стали.
Рядом с Бабушкиным стоял у тисков молодой, чернявый, веселый парень. Работая, он что-то тихонько насвистывал сквозь зубы. Выждав, когда мастер удалился, слесарь подошел к Бабушкину. Они перекинулись несколькими фразами. Оказалось, что этот парень — бывший питерский рабочий, сидевший год в «Крестах», зовут его Матюха.
— Брось работать, — сочувственно сказал он. — Не то вконец испортишь руку.
Но Бабушкин упрямо продолжал шлифовать деталь.
Парень задумался.
— Я тебе помогу! — шепнул он, хитро подмигнув.
Оглянувшись по сторонам, парень отложил свою работу, взял у Бабушкина чертеж и стальной шестиугольник, но едва зажал его в тиски, как в цехе появился мастер-итальянец.
Еле-еле успел Матюха возвратить Бабушкину стальную пластину и листок кальки.
Мастер, посасывая сигару, стал возле новичка, насмешливо поглядывая на него. Бабушкин сжал зубы, завязал больную руку носовым платком и продолжал работать. Он решил обязательно закончить «пробу». Но все его старания оказались напрасными: рука ныла и обессилела, держать напильник было неловко. Он скользил, срывался, сталь визжала. Бабушкин взял напильник по-другому, чтобы не беспокоить лопнувший волдырь, но так работа совсем затормозилась.
— Барин, белийрючка, — презрительно выпятив толстые губы, сказал итальянец.
Он подозвал очкастого переводчика и заявил, что новый рабочий ему не подходит.
Взволнованный и огорченный, вышел Бабушкин из цеха.
«Белийрючка», — передразнил он мастера-итальянца. Это он-то, Бабушкин, всю жизнь стоявший у тисков, — белоручка?
Дома, когда рука зажила, Иван Васильевич решил — необходимо, чтобы кожа на ладонях снова загрубела и покрылась мозолями. Иначе и на другом заводе он не выдержит пробы. Но как натереть себе мозоли, — Бабушкин не знал.
Еще две недели бродил он по городу без работы.
Выручили товарищи. Они привели Ивана Васильевича на тот же Брянский завод, но в другой цех — в инструментальные мастерские — и поставили мастеру четверть водки, чтоб он принял Бабушкина без «пробы».
Иван Васильевич первые дни боялся случайно столкнуться с тощим, плешивым итальянцем, но тревога оказалась напрасной: завод был большой, цеха растянулись на несколько верст, и мастера-итальянца он больше не встречал.
Бабушкин проработал недели две, и на его руках снова появились мозоли. Снова он стал настоящим слесарем, не боящимся никакой работы.
В первый раз, когда он на Брянском заводе сделал хитроумный, сложный штамп — одно из самых трудных заданий, — Бабушкин обрадовался, оглядел свои руки и, вспомнив мастера-итальянца, весело подумал: «Вот тебе и белийрючка!»
Уже через полгода после приезда Бабушкина в Екатеринослав местные жандармы почуяли, что в тихом, словно разомлевшем от палящего южного солнца, городе что-то изменилось. Раньше о стачках здесь и не слышали, прокламаций не видели, рабочие, встретив хозяина, торопливо сдирали шапки и почтительно кланялись.
А теперь — куда там! Волнения, беспорядки. Начальник екатеринославских жандармов, ротмистр Кременецкий, совсем потерял покой. Обленившиеся, разжиревшие жандармы тоже вынуждены были пошевеливаться.
Постепенно они установили, в чем дело. Раньше на екатеринославских заводах было всего три-четыре маленьких подпольных кружка, к тому же не связанных друг с другом. А теперь их стало гораздо больше.
А главное — какой-то неизвестный (одни шпики доносили, что его зовут Трамвайный, другие — Николай Николаевич) объединил все эти кружки. И название-то какое придумал: «Екатеринославский Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Видно, не лыком шит этот Трамвайный! Знает, что в Петербурге был такой же «Союз борьбы», организованный самым страшным «государственным преступником» — Владимиром Ульяновым.
Вскоре охранка арестовала двух членов «Союза», через неделю — еще одного.
«Нет ли среди нас провокатора?» — забеспокоился Трамвайный (так подпольщики называли Бабушкина).
Но потом он догадался, в чем причина провалов. Екатеринославские революционеры действовали слишком открыто, они не умели скрываться от полиции, не владели конспирацией. А без нее — пропадешь! Ведь жандармы так и рыщут по городу в поисках крамолы.