В дни срыва работы в цехах Корнеич, приходя домой, говорил Аксинье:
— Опять началось… — и ухмыляясь, покачивал головой. Иногда он рассказывал и подробности… — Старик-слесарь в темном проходике одному провокатору как молотком по лбу тяпнет…
— А ты? А ты? — набрасывалась Корнеиха.
— А что я? Только и сказал: так жить и терпеть больше нельзя, с голодухи подохнешь. И сказал не где-нибудь, а у себя в цехе, — оправдывался Корнеич.
Как только Корнеиха выходила из комнаты, Корнеич подмигивал Граньке:
— Ну и потеха была! Литейщики своего мастера бросили в тачку, вывезли из цеха, да и вывалили посреди двора…
— А потом что? — шопотом спрашивала Гранька.
Останавливался завод, Корнеич с утра уходил из дома.
— Иди, иди, ищи для себя погибели, — провожала Корнеиха, — и дочку захвати, поставь на паперть к церкви, может, люди добрые грош дадут!
— Зачем к церкви, — ухмылялся Корнеич, — вот подожди, скоро сама увидишь…
Корнеич никогда не договаривал, что увидит жена, а только добродушно прищуривал глаза, как будто это долгожданное было уже у него в кармане.
Спокойствие и уверенность мужа доводили Корнеиху и до крайностей. Она иногда кричала.
— Сама пойду в полицию и всё расскажу!
— Тише, тише! — просил Корнеич. — Никуда ты не пойдешь, и говорить про меня нечего.
Корнеич уходил, и Корнеиха набрасывалась на Граньку.
— Гляди, до чего довел. — Она указывала на кровать, осевшую набок, на посудный шкафчик с оторванной дверкой и на нее, Граньку.
Оставаясь одна, Корнеиха садилась к подоконнику чинить белье и раздумывала, — как жить дальше? На мужа она не надеялась, говорила о нем: „Всю жизнь ловит журавлей в небе“. Гранька же всё крепче и крепче привязывалась к отцу и, казалось, уходила от нее.
— Господи! Вся в отца! — шептала Корнеиха. — Всю жизнь будет мучиться и семью мучить! — Она оглядывала свои руки, острые коленки, обтянутые ветхой юбкой, и опускала голову. Ей казалось, что кто-то страшный, неумолимый подкрадывается к домику…
Однажды ночью в дверь постучали. Вошел литейщик, приятель Корнеича, и с ним незнакомый человек с пакетом в руке.
— К тебе до завтра! — сообщил литейщик, указывая на незнакомца.
Корнеиха, набросив на плечи одеяло, с тревогой оглядывала пришедшего. Гранька, сидя на кровати, ежилась от холода. Корнеич крепко потирал руки, словно отогревая их.
Литейщик ушел. Незнакомец, не раздеваясь, лег на пол, пакет положил под голову.
Корнеиха почувствовала неладное.
— Опять затеваете! — прошипела она со злобой и бросила незнакомцу свою подушку и полушубок. — Разуйся да вытяни ноги-то!
Незнакомец молча стал разуваться, а Корнеич присел к нему на пол.
— Спи! — крикнула Корнеиха Граньке, и та нырнула под одеяло.
Полежав немного, Корнеиха спросила с раздражением:
— Небось, голодный?
— Не очень, — ответил незнакомец.
— Господи, господи! Ни днем, ни ночью. И нет на вас пропаду! — с отчаянием произнесла Корнеиха, надела платье, валенки и пошла в кухню ставить самоварчик.
Утром Корнеич потихоньку от жены привязал к животу под рубашку пачку листовок и с первыми заводскими гудками ушел с незнакомцем.
Для „начала“ причин было много. На этот раз поводом послужило незаконное увольнение двух рабочих модельного цеха. Утром модельщики узнали о судьбе своих товарищей, а через час об этом уже говорили во всех цехах. Еще через час вдруг перегорел электромотор на станции, а спустя немного „уголь оказался непригодным“ и топки в кочегарке заглохли. Остановились цеха, народ вышел на широкий двор, обнесенный высокой железной оградой.
Когда появилась полиция, рабочие хлынули со двора на улицу, но ворота захлопнули, наложив на них толстую цепь. Успевшие выбежать толпились на проспекте и шумели, а запертые во дворе метались, искали выхода.
Полиция ждала подкрепления, чтобы начать выпускать рабочих из ворот по одному и арестовывать всех подозрительных, по указанию провокаторов.
Корнеиха, услышав шум, набросила полушубок и побежала искать мужа. Граньке приказала не выходить из дома.
Корнеиха искала мужа в толпе у завода; а Корнеич в это время прибежал домой, схватил с подоконника пустую бутылку из темного толстого стекла, достал из кармана большой кусок негашеной извести, — скомандовал: