Тут и начиналась Ванина работа. Скирдоправы освобождали один конец волокуши. Ваня подводил лошадь и за конец короткого троса стаскивал волокушу со скирды. Возле молотилки он освобождал лошадь, и она шла на свое место. В ожидании очередной волокуши Ласка от нечего делать хрустела овсом. А маленький ее жеребенок либо тоже кормился, либо, если было очень жарко, ложился в тень. Но чаще всего он бродил по току.
Это был очень любопытный жеребенок. Он подходил к работающим и смотрел, что они делают.
Шерсть на нем была серая и блестящая. На лбу — белая полоска, похожая на восклицательный знак. Ноги длинные, тонкие, упругие. Если кто приближался к нему, он подпрыгивал, словно мяч, и уносился к матери. Жеребенок был очень красивый, он-то и привел меня к Ване. Я хотел его приласкать, но он убежал. Я погнался за ним и наткнулся на Ваню.
— Какой красивый жеребенок, — сказал я, — лысенький! Лыско, Лыско… — стал я звать жеребенка.
— Какой тебе Лыско? Его зовут Скакун.
— Нехорошее имя, Лыско лучше.
— Ничего не лучше, — отмахнулся Ваня. — Думаешь, им дают имена, как вздумается? Как бы не так!
Как дают имена лошадям, я не знал, а спросить постеснялся. Но имя Скакун мне не нравилось.
Смягчившись, Ваня придержал жеребенка и позволил мне погладить его. Я обнял Лыско за бархатную шею и прикоснулся щекой к его мордочке. Он сначала не сопротивлялся, но затем вырвался и ускакал.
Ваня засмеялся.
— Вишь, какой скакун! А сахар любит — страсть!
— Сахар?
Я побежал под навес, достал папину сумку и взял несколько кусочков сахару.
— На ладонь положи и поднеси, — учил меня Ваня.
— Лыско, Лыско, — звал я жеребенка и подходил к нему с вытянутой рукой.
Жеребенок увидел сахар, подошел и стал мягкими губами брать его. Губы его щекотали ладонь, но я не отнимал руку, терпел.
С этих пор я перестал есть сахар и всё отдавал Лыску, который уже привык ко мне и разрешал гладить по спине. С Ваней мы стали совсем друзьями. Он даже примирился с тем, что я зову жеребенка Лыско, а не Скакун.
Иногда он поручал мне оттащить волокушу, и я был очень доволен этим. Так мы и жили с ним, пока на ток не пришла Настя. А как пришло, так в тот же день во время обеденного перерыва спросила у меня:
— Ну как, Сережа, нравится работа?
— Какая? — не понял я. — Мне работы никакой не дают.
— Как не дают? Ты что ж, так без дела и болтаешься? А я-то думала, что ты на соломе! Иван Петрович, — обратилась она к заведующему током. — Что же вы человеку дела не найдете?
Иван Петрович, низенький, добродушный старик, отмахнулся:
— Отстань, выдумала! Мальчишка с отцом приехал так просто, посмотреть, в гости, можно сказать..
— А гостей надо занимать.
— Некогда мне занимать.
Но Настя не отставала:
— Что ж тут смотреть полмесяца? Он и так уж насмотрелся, теперь хочет поработать. Верно, Сережа?
Я кивнул.
— Ишь ты, работать хочет! — всплеснул руками Иван Петрович. — А куда я тебя поставлю? Зерно грузить, что ли, или в барабан подавать?
— Обязательно «в барабан!» — обиделась Настя. — Поставьте волов погонять, а тетку Дарью — к машине: хватит ей прохлаждаться там.
Предложение Насти, видно, пришлось по душе Ивану Петровичу, но он продолжал ворчать:
— Что ж это за дело? Загоним мальчишку к черту на кулички и пусть сидит один? Разве Ивана поставить на волов?…
Ваня стоял всё время возле меня и радовался вместе со мной, что наконец-то дадут и мне работу. Но, когда услышал, что его хотят поставить на волов, вдруг насупился и, взмахнув плетью, пробурчал:
— Как бы не так! Я всё равно Ласку не отдам, — и он направился к лошади. Но, сделав несколько шагов, остановился, прислушиваясь, чем кончится разговор.
— Видала, попробуй тут помири их…
— Ладно, я пойду на волов, — сказал я.
Иван Петрович посмотрел на меня и спросил:
— А с волами-то обращаться умеешь?
— Умею, — сказал я не задумываясь.
— Умеет! — засмеялся старик. — Да ты их, наверное, тут впервые увидел! Ну, народ пошел! — Смеясь он подозвал Ваню. — Иди покличь Дарью, да поскорей.
Ваня опрометью бросился на поиски погонщицы волов.
Так я стал работать.
Пока наполнялась волокуша, мы с Ваней были вместе, а потом разбегались в разные стороны: он — к Ласке, а я — к своим мирным огромным волам, которые охотно мне подчинялись. Не будь на току Ласки с ее жеребенком, я, пожалуй, всё внимание уделял бы волам. Но мне очень хотелось работать с Лаской, в душе я завидовал Ване. Да и как не завидовать! В обеденный перерыв гоним скот на водопой к речке, — Ваня сидит на своей Ласке, как настоящий кавалерист, а я с предлинной хворостиной медленно тащусь вслед за волами и покрикиваю: «Гей! Цоб!..» Совсем неинтересно. А больше всего меня притягивал Лыско. Уж очень хороший был жеребенок! Я так много с ним возился, что он привык ко мне и бегал за мной больше, чем за своей матерью. Только одна беда — мал он был, нельзя еще было садиться на него. А покататься верхом на лошади мне хотелось давно. Правда, Ваня раза два разрешал проехать на Ласке, но этим только еще сильнее разжег мое желание.