Выбрать главу

1928. № 5 (2175), 7 янв. С. 17.

Посвящение — Наталья Арсеньевна Митропольская (1920–1999), дочь Несмелова и Е.В. Худяковской (1894–1988).

БРАТИШКА-ТРУСИШКА

    Похожая на точку     по песочку     ползет букашка.     На букашку смотрит мальчугашка.     Румян очень,     На ножках прочен,     В одной руке лопатка,     В другой — лошадка,     А в глазах     страх.     Букашка глазастая,     рогастая,     не пчела, не паук —     необыкновенный страшенный жук.     Паренек —     на пенек     и ревет…     — Мама, это… медведь.     Это что за бяка.     Может быть, это собака.     Прибежала мама     и прямо     (Володя кричит: не тронь.)     жука на ладонь.     Такая храбрая мама.     И говорит:     — Перестань реветь,     это вовсе не медведь,     это жучок медведка,     случается в саду нередко,     симпатичный и добрый жук.     А сестренка, —     ее зовут Ганна, —     очень тонко     высмеяла мальчугана:     — У меня братишка —     тру…           тру…               трусишка.

1928. № 97 (2267), 15 апр. С. 14.

Другие редакции стихотворений, вошедших в Собрание сочинений

СЛУЧАЙ

    Вас одевает Ворт или Пакэн?     (Я ничего не понимаю в этом.)     И в сумрачном кафе-америкэн     Для стильности встречались                     вы с поэтом.     Жонглируя, как опытный артист,     Покорно дрессированным талантом,     Он свой весьма дешевый аметист     Показывал сверкальным                     бриллиантом.     Но, умная, вы видели насквозь     И скрытое под шелком полумаски,     Ленивое славянское “авось”,     Кололи колко острые гримаски.     И вдруг в гостиных заворчало “вор!”     Предчувствуя уродливую драму,     Вы первая сорвали приговор     И бросили на провод телеграмму.     И трус на миг остановил клинок     Над узелком испытанной развязки,     И щупальцы склонявший осьминог     Был ранен жестом смелой                     буржуазки.

1922. № 201, 23 апр. С. 2.

В СТЕПЯХ

    Щетина зеленого лука     На серой иссохшей гряде.     Степные просторы и скука,     И пыльная скука везде!     Вращает колеса колодца     Слепой и покорный ишак,     И влага о борозду бьется,     Сухою землею шурша.     И льется по грядам ленивой     Струей ледяная вода,     Не даст ни растения нива     Без каторжного труда!     Китаец, до пояса голый,     Из бронзы загара литой,     Не дружит с усмешкой веселой,     Не любит беседы пустой.     Он сохнет, горбатой мотыгой     Царапая каменный грунт…     И здесь ожидали вы сдвига     И сеяли бурю и бунт!     Зерно ли ложилось на камень,     Иль сгнило в подвалах зерно,     Но в бурю, в грохочущий пламень     Уже не созреет оно!     И снова — песчаная скука     И зноем замедленный шаг,     Щетина зеленого лука     И серый покорный ишак.     И ветер, сухой и ленивый,     И стебля степного поклон,     И ты, охраняющий нивы,     Пылающий в небе Дракон.     Ты, грозный, нещаден                    к пришельцам,     Но нежно, крылат и кольчат,     Любуешься бронзовым тельцем     Коричневых китайчат.