25
Но тщетно… Представляю, как злорадно
из «Обозренья книжного» О. М.
посмаковал бы случай этот. Ладно.
Неинтересно это. Между тем
есть столько интересного! Отрадно
Пегасу на раздолье свежих тем
резвиться и пастись — пускай немного
воняет, но уж лучше, чем дорога
26
шоссейная, где тянется обоз,
усталых кляч… И, кстати, о дорогах!
Пыхтит и пахнет сажей паровоз
не списанный еще. Давай-ка, трогай
и песню не забудь, и папирос
дым голубой в вагоне-ресторане
ты не забудь, и жидкий чай в стакане
27
с барочным подстаканником, и взгляд
в окне кромешном двойника смешного,
и как во тьме мучительно храпят
в купе соседнем, как проходишь снова
в конец вагона, и бредешь назад,
прочтя дугой начертанное слово
безжалостное «Занято», но вот
свободно, наконец. И настает
28
блаженства миг. И не забудь про ручку
удобную на стенке, чтобы ты
не грохнулся со стульчака, про тучки
в приспущенном окошке, красоты
необычайной, мчавшиеся кучно
со скоростью экспресса из Читы,
покуда ты, справляя напряженно
нужду большую, смотришь удивленно
29
на схему труб и кранов на стене.
Так не забудь! — Клянусь, что не забуду.
— Теперь нажми педаль. Гляди — на дне
кружок открылся, стук колес оттуда
ворвался громкий и едва ли не
тревожный ветер странствий… Но кому-то
уже приспичило… Ты только не забудь
мельканье шпал в кружочке этом… Путь
30
воздушный ждет теперь нас. Затхлый запах,
химически тоскливый, на борту
Аэрофлота ожидает. Трапы
отъехали. И вот гудящий ТУ
парит над облаками. Бедный папа
идет меж кресел, к моему стыду,
с моим гигиеническим пакетом
в конец салона… Этим туалетам
31
я посвящу не более строфы.
Упомяну лишь дверцу. И, конечно,
цвет жидкости, смывающей в эфир
земные нечистоты плоти грешной.
И все. Немного северней Уфы,
внедрившись внутрь равнины белоснежной,
идем мы на сниженье. Силуэт
планера украшает мой пакет.
32
Сестра таланта, где же ты сестрица?
Уж три десятка строф я миновал —
а описал покамест лишь крупицу
из тех богатств, что смутно прозревал
я сквозь кристалл магический. Вертится
нетерпеливый Рубинштейн. Бокал
влечет Сережу. Надо бы прерваться.
Итак, антракт и смена декораций.
33
Ну что ж, продолжим. Вот уже угри
язвительное зеркало являет.
Они пройдут не скоро. Но смотри —
полярное сиянье разливает
свой пламень над поселком Тикси-3,
и пышный Ломоносов рассуждает
о Божием Величии не зря,
когда с полночных стран встает заря!
34
На бреге моря Лаптевых, восточней
владенья Лены, гарнизон стоял.
Приехали туда мы летом. Сочный
аквамарин соленый оттенял
кумач политработы и сверхсрочный
линялый хаки. Свет дневной мешал
заснуть, и мама на ночь прикрепляла
к окну два темно-синих одеяла
35
солдатских. Мы вселились налегке
в барак длиннющий. За окошком сопки
из Рокуэла Кента. Вдалеке
аэродром. У пищеблока робко
крутился пес мохнатый, о Клыке
напомнив Белом. Серебрились пробки
от «Питьевого спирта» под окном
общаги лейтенантской, где гуртом
36
герои песен Визбора гуляли
после полетов. Мертвенный покой
родимой тундры чутко охраняли
локаторы. Стройбат долбил киркой
мерзлоты вековечные. Пылали
костры, чтоб хоть немного ледяной
грунт размягчить. А коридор барака
загроможден был барахлом, однако
37
в нем жизнь кишела — бегали туда —
сюда детишки, и со сковородкой
с кусками оленины (никогда
я не забуду этот вкус) походкой
легчайшею шла мама, и вражда
со злыми близнецами Безбородко
мне омрачила первые деньки.
Но мы от темы слишком далеки.