Выбрать главу
Чтоб не мешать беседе мирной, Ушла Матрена в уголок, Уселась там себе за ширмой И принялась вязать чулок.
И вот вдова вдвоем с Лукою. Она и млеет, и дрожит, И кровь ее бурлит рекою, И страсть огнем ее палит.
Вдова наедине с Лукою, Не в силах снесть сердечных мук, Полезла трепетной рукою В прорез его суконных брюк.
И от ее прикосновенья Лукашин хуй воспрянул вмиг, Как храбрый воин пред сраженьем, — Могуч, и крепок, и велик.
Нащупавши елдак, купчиха Вся разгорелася огнем И прошептала нежно, тихо, К нему склонясь: «Лука, пойдем».
Срывает башмаки и платье, Рвет в нетерпеньи пышный лиф И, обе груди обнажив, Зовет Луку в свои объятья.
Мудищев тоже разгорелся. Тряся огромною елдой, Как смертоносной булавой, Он на купчиху устремился.
Схватил ее он поперек, Заворотил на ней рубашку, Раздвинул у купчихи ляжки И хуй всадил ей между ног.
Но тут игра плохая вышла — Как будто кто всадил ей дышло! Купчиха начала кричать И всех святых на помощь звать.
Она кричит — Лука не слышит, Она вопит, она орет, Лука ж, как мех кузнечный, дышит И знай ебет себе, ебет.
Услышав крики эти, сваха Спустила петлю у чулка И говорит, дрожа от страха: «Ну, знать, заеб ее Лука!»
Но через миг, собравшись с духом, С чулком и спицами в руках, Спешит на помощь легким пухом И к ним вбегает впопыхах.
И что же зрит? Вдова стенает, От ебли выбившись из сил, Лука же, жопу заголив, Свою еть жертву продолжает.
Матрена, сжалясь над вдовицей, Спешит помочь такой беде И ну колоть вязальной спицей Луку Мудищева в муде.
Лука воспрянул львом свирепым, Матрену на пол повалил И длинным хуем, точно цепом, Ей по башке замолотил.
Но тут вдовица изловчилась — Она жива еще была — Луке в муде она вцепилась И напрочь их оторвала.
Лукаша все ж успел старуху В одно мгновенье наповал Елдой своей убить как муху И сам безжизненно упал.
ЭПИЛОГ
И что же? К ужасу Москвы Наутро там нашли три трупа: Средь лужи крови труп вдовы С пиздой, разорванной до пупа, Труп свахи, распростертый ниц, И труп Лукаши без яиц.

Аз есмь хмель высокая голова боле всех плодов земных. Лубок второй половины XVIII века. Гравюра на меди. Фрагмент

В. Сажин

Рука победителя

Выбранные места из переписки В. Белинского и М. Бакунина

Речь о победе, одержанной Белинским в эпистолярном поединке с Михаилом Бакуниным. Впрочем, для читателей этой переписки победа Белинского до сих пор не очевидна — ее свидетельство опущено во всех наличных публикациях писем Белинского. Причина этого объяснится ниже.

Спор вышел по поводу сообщения Бакунина в августе 1837 года о своей душевной победе над внешними обстоятельствами и «восстании» к подлинно духовному существованию[65]. Белинского это задело. Его уязвило гордое заявление Бакунина о победе над собой, которое звучало (или так воспринималось Белинским) как укор отстающему другу.

Белинский решил продемонстрировать, что цена победы Бакунина над собой невелика, поскольку не так глубока степень его падения. Иное дело — пропасть, в какой находится Белинский.

Так, в письме Бакунину от 16 августа 1837 года Белинский положил начало своеобразному соревнованию со своим другом в описании сравнительной глубины нравственного падения друг друга.

Белинский открыл Бакунину два главных своих порока: самолюбие и чувственность, подробно описал проявления каждого из них, с душераздирающими деталями рассказал о гибельных обстоятельствах своей «внешней» жизни, о безнадежных попытках борьбы с безденежьем, о долгах и жизни за чужой счет, признался в жажде «любви чистой и высокой», а за отсутствием ее — погруженности в разврат и увлечении продажной любовью.

Таким образом Белинский намеревался доказать Бакунину свое первенство в степени падения и тем объяснить невозможность собственного духовного «восстания».

вернуться

65

Письма Бакунина и Белинскому не сохранились, но об их содержании нетрудно судить по обстоятельным разборам в ответах Белинского.