Нѣкоторые писатели вздумали возставать противъ безсрочной монополіи во имя общественной пользы. Несчастный аргументъ: еслибы безсрочность правъ писателя дѣйствительно вытекала изъ того, что онъ производитель, какъ пытались доказать защитники литературной собственности, то противъ такого вывода не могла бы устоять никакая общественная польза; пришлось бы или признать за авторомъ право собственности, или изобрѣсти какой нибудь эквивалентъ. Тутъ нужно говорить о публичномъ правѣ, а не объ общественной пользѣ. Литературное произведеніе, разъ обнародованное, становится уже публичнымъ достояніемъ и, за выдѣломъ авторскихъ правъ, всецѣло уже принадлежитъ обществу.
Докладчикъ закона 1791 года Шапелье сдѣлалъ ошибку, сказавши «когда привилегія на исключительную продажу кончается, то возникаетъ право собственности для цѣлаго общества». Выражать подобное мнѣніе, значитъ не понимать сущности договоровъ купли-продажи и мѣны, въ особенности же того договора, который предполагается заключоннымъ между авторомъ и публикою. При всякой куплѣ-продажѣ и при всякой мѣнѣ — право собственности для пріобрѣтателя начинается только съ момента отпуска или принятія товара. Что касается до книгъ, то моментомъ отпуска ихъ считается моментъ поступленія ихъ въ продажу. Не будемъ, подобно Шапелье, смѣшивать права собственности на литературное произведеніе съ правомъ на продажу книгъ. Объектъ права собственности составляетъ содержаніе книги и это право прекращается для автора и начинается для публики съ момента поступленія книги въ продажу. Что касается до привилегіи, обеспечивающей вознагражденіе автора, то она интересуетъ только торгующихъ книгами и точно такъ же съ истеченіемъ извѣстнаго срока прекращается для автора и распространяется на всѣхъ книгопродавцевъ.
На этотъ вводъ публики во владѣніе произведеніемъ, за которое она платитъ, защитники литературной собственности смотрятъ какъ на узурпацію. Сказавши, что сообщеніе сочиненія публикѣ есть жатва, собираемая авторомъ, аббатъ Плюке утверждаетъ, что на это сообщеніе имѣетъ право одинъ авторъ и никто безъ его позволенія не можетъ познакомить публику съ его трудомъ. Подобное сообщеніе публикѣ чужаго сочиненія, прибавляетъ г. Лабуле, отецъ, есть ничто иное, какъ кража; поступать такимъ образомъ все равно, что жать хлѣбъ на чужомъ полѣ… Они рѣшительно не въ состояніи сойти съ этого пути!
Нельзя же смѣшивать сообщеніе по секрету, по довѣрію, съ обнародованіемъ. Покуда сочиненіе еще не издано, то конечно тѣ, которымъ авторъ прочолъ его по секрету, не имѣютъ права обнародовать его и со стороны ихъ такой поступокъ былъ бы крайне неблагороденъ. Но если за сообщеніе сочиненія заплочено, если экземпляръ книги проданъ, то обнародованіе уже совершилось. Деньги, заплоченныя за книгу, даютъ пріобрѣтателю ея право пользоваться ею, дѣлать изъ нея какое угодно употребленіе, передавать ее другимъ, читать ее, дѣлать изъ нея извлеченія. Можно ли запретить любителю, купившему книгу, созвать къ себѣ дюжину друзей и читать имъ эту книгу или давать ее на подержаніе знакомымъ? Всѣ подобныя дѣйствія пришлось бы запретить, еслибы слушать ярыхъ защитниковъ собственности. Парижскіе рабочіе нерѣдко прибѣгаютъ къ складчинѣ для того, чтобы купить книгу, которую каждый изъ нихъ отдѣльно не въ состояніи пріобрѣсти. Неужели же подобныя ассоціаціи нужно преслѣдовать во имя авторскаго права собственности?
Противники литературной собственности впадаютъ въ другую крайность. Со стороны ихъ было заявлено мнѣніе, что поддѣльщикъ, перепечатывающій книгу, — только осуществляетъ право пользованія пріобрѣтенною имъ вещью. Какъ принципъ, такое мнѣніе совершенно основательно. Всякій имѣетъ право, пріобрѣтя книгу, передать ее другому лицу, снять съ нея копіи и распространять ихъ. Но въ практикѣ приходится ждать истеченія срока авторской привилегіи потому, что иначе авторъ былъ бы лишонъ законнаго вознагражденія за трудъ.