Всѣ доводы моихъ противниковъ противорѣчатъ и теоріи и практикѣ политико-экономической. Читатель не замедлитъ въ этомъ убѣдиться если прослѣдитъ до конца за моими соображеніями.
Во первыхъ исходною точкою для моихъ противниковъ служитъ совершенно ложная гипотеза, что интеллектуальное произведеніе не потребляется отъ употребленія и потому не можетъ быть объектомъ мѣны. Слѣдовательно они предполагаютъ, что объектомъ мѣны могутъ быть только потребляемыя вещи, а объектомъ ссуды только непотребляемыя. Извѣстно, однако, что и то и другое ложно: ссуда жизненныхъ припасовъ можетъ, напримѣръ, подать поводъ къ требованію процентовъ, а ссуда капитала, земель, домовъ — легко можетъ обратиться въ мѣну.
Потребляемость предмета тутъ ровно ничего не значитъ; по ней, безъ другихъ признаковъ, нельзя даже узнать есть-ли данный договоръ — наемъ, ссуда или мѣна. Для распознаванія ихъ нужно искать другихъ примѣтъ, нужно прибѣгнуть къ другой діагностикѣ.
Да кромѣ того, справедливо ли еще мнѣніе, что интеллектуальныя произведенія по существу своему нетлѣнны, вѣчны? Я уже замѣчалъ (§ 2), что мнѣніе это неосновательно; мнѣ остается только другими словами повторить свое замѣчаніе. Какъ въ области философіи и искусства, такъ и въ области промышленности, человѣкъ не создаетъ ни матеріи, ни идей, ни законовъ. Вещество какъ органическихъ, такъ и не органическихъ тѣлъ создано самой природой, человѣкъ не можетъ ни уничтожить, ни создать ни одного атома. Идеи и законы открываются человѣкомъ вслѣдствіе наблюденія надъ вещами; ни измѣнить, ни изобрѣсть ихъ человѣкъ не въ состояніи. Истина также отъ него не зависитъ; онъ можетъ только шагъ за шагомъ, путемъ усидчивыхъ трудовъ, открывать ее и, по мѣрѣ силъ своихъ воплощать ее въ слова, въ книги, въ произведенія искусства. Отъ него зависитъ также не признавать истины, не видѣть ее, гнать ее; — въ его волѣ прибѣгнуть къ орудію софистики и лжи. Что касается до красоты и справедливости, то и онѣ такъ же независимы отъ нашего разума и нашей воли, какъ истина и идеи; и тутъ опять намъ предстоитъ только или приближаться къ нимъ путемъ глубокаго изученія, или отвергать ихъ, не признавая ничего высокаго, идеальнаго. Тогда-то мы поймемъ, что значитъ поклоняться беззаконію и безобразію, которыя подводятся къ общему знаменателю — грѣха.
Но что же наконецъ производитъ человѣкъ, если онъ не творитъ ни матеріи, ни жизни, если онъ не создаетъ идей, если даже не ему принадлежитъ открытіе изящнаго и справедливаго, — если въ дѣлѣ умственнаго труда вся заслуга его состоитъ въ точной передачѣ истины, безъ искаженій и преувеличеній? —
Человѣкъ производитъ движенія и формы; первыя служатъ средствомъ къ тому, чтобы извлечь болѣе пользы изъ существующихъ уже въ природѣ тѣлъ, вторыя приближаютъ человѣка къ истинѣ и идеалу. На всѣхъ произведеніяхъ человѣка лежитъ отпечатокъ личности, случайности, непрочности, всѣ они недолговременны, и требуютъ постоянныхъ пересмотровъ. Таковы свойства произведеній ума.
На какія сочиненія измѣненіе взглядовъ и ходъ прогресса должны бы имѣть всего менѣе вліянія? Конечно на сочиненія трактующія о наукахъ точныхъ, о геометріи, ариѳметикѣ, алгебрѣ, механикѣ. Однако и по этимъ наукамъ постоянно являются новыя сочиненія; почти сколько профессоровъ, столько и трактатовъ и притомъ, чѣмъ книга старше, тѣмъ менѣе ее употребляютъ. Чѣмъ объяснить подобный фактъ? — Тѣмъ ли, что истина измѣняется? — Вовсе нѣтъ; но каждое поколѣніе, даже каждый классъ студентовъ требуетъ новой формулы для выраженія той же самой идеи, той же самой истины, того же самаго закона; это значитъ, другимъ словомъ, что въ 10, 15 или 20 лѣтъ книга отживаетъ свой вѣкъ. Форма устарѣла, сочиненіе достигло своей цѣли, принесло извѣстную услугу обществу и потому должно прекратить свое существованіе.