Но если отношение Пушкина к Петру I и Емельяну Пугачёву[29] отражено в целом ряде его поэтических, прозаических и исторических сочинений, то тема «Пушкин и Дальний Восток» остаётся малоисследованной – как по причине периферийности самого Дальнего Востока на карте России и в сознании столичных литературоведов, так и в силу того, что по-настоящему заняться соответствующими вопросами Пушкин не успел. Он лишь наметил восточное направление в нескольких набросках, сделанных в последние недели и даже дни жизни.
Как Первая Камчатская экспедиция Витуса Ионассена Беринга[30], снаряжённая в 1725 году, стала своего рода завещанием Петра I (считавшийся западником, он, как видим, смотрел отнюдь не только в сторону Европы), так и невольным литературным завещанием Пушкина стали его черновики о Камчатке. Не успев добраться до восточных пределов империи, он тем не менее чётко обозначил дальневосточную тропу нашей словесности, которую позже торили и обновляли, дабы она не заросла, литераторы самых разных толков и калибров.
К дальневосточным наброскам Пушкина, имеющим общее заглавие «Заметки при чтении “Описания земли Камчатки” С. П. Крашенинникова», относят три фрагмента: «План и набросок начала статьи о Камчатке», «О Камчатке» и «Камчатские дела (от 1694 до 1740 года)». На последней рукописи Пушкин поставил дату – 20 января 1837 года. «Семь дней до дуэли, девять дней до смерти!.. Разгар трудов над четвёртым томом “Современника”, твёрдое намерение писать новые главы для “Истории Пугачёва”, на столе груды материалов по истории Петра; денежный долг давно перевалил за сто тысяч, ненависть и презрение к Геккерну, Дантесу отравляют мысли и сердце. Некогда, совершенно нет времени… Но Пушкин сидит и упорно делает выписки из толстого фолианта», – писал историк, пушкинист Натан Яковлевич Эйдельман[31], констатируя неслучайность обращения Пушкина к данной теме.
Тем не менее эти наброски надолго остались в тени. Последний из камчатских отрывков был опубликован литературоведом Сергеем Михайловичем Бонди[32] в 1933 году, на чём изучение данных набросков, пишет Эйдельман, почти остановилось: специалисты не видели резона углубляться в конспект.
Действительно, черновики, о которых идёт речь, по большей части – не оригинальные пушкинские тексты, а выписки из сочинения Степана Крашенинникова – ботаника, географа, этнографа, который исследовал Сибирь и Дальний Восток в 1733–1743 годах, проехав и пройдя свыше 25 тысяч вёрст. Его вышедшее в 1755 году «Описание земли Камчатки» стало международным бестселлером. Эта объёмная книга – первый большой труд о российском Дальнем Востоке, имевший широкий успех.
И всё-таки считать выписки Пушкина не более чем конспектом, доказывает Эйдельман, – неверно. В них – не только крашенинниковское, но и пушкинское.
И при Крашенинникове, и при Пушкине у России ещё не было ни Приамурья, ни Приморья – эти территории вошли в состав империи лишь в середине XIX века. Русский Дальний Восток тогда точнее было бы называть Дальним Севером. «О Камчатской земле издавна были известия, однако по большой части такие, по которым одно то знать можно было, что сия земля есть в свете; а какое её положение, какое состояние, какие жители и прочая, о том ничего подлинного нигде не находилось» – так Крашенинников начинает свой труд. К зиме 1836/37 года, когда темой занялся Пушкин, многое изменилось, но и тогда мало кто представлял себе отчётливо, что такое Камчатка. Этот уже достаточно давно присоединённый к России край предстояло не только изучать и развивать, но и прописывать в пространстве русской культуры. Пушкин, уже побывавший на кавказском, черноморском, бессарабском фронтирах[33] империи, занялся именно этим. Невыездной поэт словно столбил крайние точки России, утверждая или даже расширяя её владения.
Равно интересно и то, что Пушкин выписывал из труда Крашенинникова, обозначая свои читательские и потенциальные авторские приоритеты, и то, что он добавлял от себя.
В огромном труде Степана Крашенинникова – масса специальных сведений о географии, климате, фауне, флоре, минералах, быте, языках, верованиях аборигенов и т. д. Пушкин выписывает топонимы, сведения о коренных народах, упоминает «огнедышащие горы» (вулканы), «бобров» – каланов (морских выдр), медведей, лососей, мифического ворона Кутха – прародителя человечества… Но куда больше, чем природа, этнография и прочая экзотика, поэта занимали освоение Камчатки русскими, отношения наших «пионеров» с нашими «индейцами», местная экономика. Из первых, «естествоиспытательских» разделов крашенинниковского труда Пушкин выписал сравнительно немного, в основном сконцентрировавшись на последней, четвёртой части книги – «О покорении Камчатки, о бывших в разные времена бунтах и изменах и о нынешнем состоянии российских острогов». Это говорит, во-первых, о том, что Пушкин дочитал пространное сочинение Крашенинникова до конца; во-вторых, – о том, что его интересовали в первую очередь именно процессы присоединения нового края к России и его колонизации, а не география или ботаника сами по себе.
33
Фронтир – в отличие от линейной границы понимается как соединяющая переходная зона взаимодействия двух или более культур и (или) политических структур.