И описать нельзя такой предмет.
Увижу очи эти, и в ответ
Твержу, дрожа, повергнут в ужас ими:
«Отныне им не встретиться с моими!»,
Но вскоре забываю свой обет;
И вновь иду, внушая виноватым
Моим глазам уверенность, туда,
Где побежден, но их, увы, закрою
От страха там, где тает без следа
Желание, что служит им вожатым,
Решать Амуру, как же быть со мною.
Девятый чтец :
За сферою предельного движенья
Мой взор летит в сияющий чертог.
И в сердце скорбь любви лелеет бог
Для нового вселенной разуменья.
И, достигая область вожделенья,
Дух-пилигрим во славе видеть мог
Покинувшую плен земных тревог,
Достойную похвал и удивленья.
Не понял я, что он тогда сказал,
Столь утонченны, скрытны были речи
В печальном сердце, помыслы благие
В моей душе скорбящей вызывал.
Но Беатриче – в небесах далече —
Я слышал имя, дамы дорогие.
Второй ведущий :
Он и после смерти не вернулся
В старую Флоренцию свою.
Этот, уходя, не оглянулся,
Этому я песнь пою.
Факел, ночь, последнее объятие,
За порогом дикий вопль судьбы.
Он из ада ей послал проклятье
И в раю не мог ее забыть.
Но босой, в рубашке покаянной,
Со свечой зажженной не прошел
По своей Флоренции желанной,
Вероломной, нежной, долгожданной…
Первый ведущий :
Так писала о Данте А. Ахматова. Фигура Данте, величественная и суровая, его личность, его творчество всегда привлекали самых разных поэтов. Если сложить все написанное о нем, действительно получится торжественная песнь, в которой звучат ноты удивления, поклонения, восхищения. В 1965 г. Ахматова выступила со «словом Данте», посвященным 700-летию со дня рождения поэта: «Для моих друзей и современников величайшим, недосягаемым учителем всегда был суровый Алигьери: Гвельфы и гибеллины давно стали достоянием истории, белые и черные – тоже, а явление Беатриче в XXX песни „Чистилища“ – это явление навеки, и до сих пор перед всем миром она стоит под белым покрывалом, подпоясанная оливковой ветвью в платье цвета живого огня и в зеленом плаще».
Второй ведущий :
Почти всегда вместе с именем Данте Алигьери мы произносим имя его младшего современника Франческо Петрарки. «Коли ты услышишь что-нибудь обо мне – хотя и сомнительно, чтобы мое ничтожное и темное имя проникло далеко сквозь пространство и время, – тогда, быть может, ты возжелаешь узнать, что за человек я был, и какова была судьба моих сочинений, особенно тех, о которых молва или хотя бы слабый слух дошел до тебя». Так писал Петрарка в «Письме к Потомкам». Но не слабый слух, а сильный и вдохновенный голос поэта дошел до нас и донес его раздумья, чувства, имя его возлюбленной – Лаура, точную дату их первой встречи в Авиньонской церкви Святой Клары – 6 апреля 1327 г.
Десятый чтец :
Был день, в который, по Творцу Вселенной
Скорбя, померкло Солнце… Луч огня
Из ваших глаз врасплох настиг меня:
О, госпожа, я стал их узник пленный!
Гадал ли я, чтоб в оный день священный
Была потребна крепкая броня
От нежных стрел? Что скорбь страстного дня
С тех пор в душе пребудет неизменной?
Был рад стрелок! Открыл чрез ясный взгляд
Я к сердцу дверь – беспечен, безоружен:
Ах! Ныне слезы лью из этих врат.
Но честь ли богу – влить мне в жилы яд,
Когда, казалось, панцирь был не нужен? —
Вам – под фатой таить железо лат?
На выбор учителя: учащиеся читают 2–3 сонета из предложенных ниже.
Одиннадцатый чтец :
О вашей красоте в стихах молчу
И, чувствуя глубокое смущенье,
Хочу исправить это упущенье
И к первой встрече памятью лечу.
Но вижу – бремя мне не по плечу,
Тут не поможет все мое уменье,
И знает, что бессильно, вдохновенье,
И я его напрасно горячу.
Не раз преисполнялся я отваги,
Но звуки из груди не вырывались.
Кто я такой, чтоб взмыть в такую высь?
Не раз перо я подносил к бумаге
Но и рука, и разум мой сдавались
На первом слове. И опять сдались.
Двенадцатый чтец :
Я изнемог от безответных дум —
Про то, как мысль от души не изнеможет
О вас одной; как сердце биться может
Для вас одной; коль день мой столь угрюм
И жребий пуст – как жив я, как мой ум
Пленительной привычки не отложит
Мечтать о вас, а лира зовы множит,
Что брег морской – прибоя праздный шум.
И как мои не утомились ноги
Разыскивать следы любимых ног,
За грезою скитаясь вдоль дороги?
И как для вас я столько рифм сберег?
Которые затем порой не строги,
Что был Амур к поэту слишком строг.