Бессознательно избегают зеркал Сервантес и Свифт или намеренно? "Сглаза" боятся или руководствуются неким инженерным планом? Какой бы ни был ответ, он не отменит сам факт: феерические по своей оптике произведения, джентльменский набор издательства "Academia", обходятся без зеркал, ассоциируясь с такими парадоксальными реалиями, как дом без окон,настолько странной в своем изобразительном контексте представляется эта аномалия!
И все же у меня стойкое чувство: моя представительная "Academia" молчит о зеркалах как раз по той причине, что неизменно о них помнит.
А теперь остается воскликнуть: если отсутствующие зеркала значат так много, то на что же способны присутствующие? Но круг замыкается: о "присутствующих" пока не говорят.
СЕРДЦЕ - СПРАВА!
Было бы чистейшим лицемерием, кабы, интересуясь литературными зеркалами, мы воротили нос от зеркал обыкновенных, тех, что при пересчете на латынь приобретают для своего титула словечко "вульгарис". Откуда взять книжной оптике столь сложно организованную подоплеку (которую хочется называть и механикой, и нервной системой, и даже психикой), если не из жизни, от всяческих трюмо, от оконных стекол, от полированных шкафов с этими огромными амальгамированными выходами в действительность...
И вот я рискну напомнить, что же это такое - обыкновенное зеркало.
О, святая простота и категоричность науки! Наука всегда знает (если уж знает!), что одно - так, а другое, наоборот, не так. И для нее зеркало это просто "тело, обладающее полированной поверхностью и способное образовывать оптические изображения предметов... отражая световые лучи". Причем "качество зеркала тем выше, чем ближе форма его поверхности к математически правильной"7.
Наука пренебрегает чудесами и поплевывает на суеверия. Что ж, суеверия, разумеется, сорняк, неизжитый пережиток прошлого. Однако же - и вне суеверий, вне всяческих шаманских бредней, на фоне чистейшей физики, с визами Ньютона и Эйнштейна, зеркало все равно - фантастика. Когда неодушевленный предмет, бесцветная и бездушная плоскость, ни дать ни взять - та же стенка, повторяет вдруг любую другую вещь, любое зримое существо или вещество во всех внешних подробностях, как бы давая им новую жизнь, то никакие мудрствования оптики, объясняющей нам природу "обратной" световой волны, не могут подавить подымающуюся из глубины человеческой души волну какого-то благоговейного эстетического ужаса перед непознанным, а вернее, непостижимым.
Чувству зеркало предстает некой тайной, которую романтики включают в предметный репертуар своей мечты рядом со шпагой, подзорной трубой, парусным фрегатом, палаткой, боевым снаряжением апачей или скрипкой Страдивари - в зависимости от вкусов. Для самых же последовательных из этих романтиков зеркало - универсальный и компактный образ целого мира.
Вместе с тем зеркало - еще и поразительный в своей разносторонности (при такой-то явной односторонности!) прикладной инструмент. Вспомним, к примеру, перископ. Прибор, показывающий нам то, чего напрямую не увидишь. Ты - здесь, твой противник - за углом, а то и вовсе в ином пространстве (если ты - подводная лодка, а он - линейный корабль). Но ты созерцаешь благоденствующего противника с такой ясностью, будто вы стоите рядышком у тихой речной пристани.
Лукавство зеркала правдоискательское. Воображает себя некий Он красавцем, Аполлоном современности, окружающие дружно способствуют самообману: "До чего хорош!" И эта пьеса по мотивам голого короля могла б разыгрываться до бесконечности, кабы не зеркала. Им-то под силу выдать нашему герою всю правду-матку, что они и делают в один прекрасный день.
Лукавят в поисках истин и "кривые" зеркала, как бы дублируя (а то и пародируя) самых изощренных пародистов. Конечно, они искажают действительность. Но, с другой стороны, они по-новому освещают действительность, показывают важные, хотя, по первому взгляду, и неявные ее черты. Они даруют нам драгоценное право второго, пересмотренного взгляда.
Иной раз, призадумавшись, и не скажешь, от какого зеркала истинная правда исходит - не от кривого ли?! О каком - о "кривом" или "прямом" думал великий писатель, предпославший своей пьесе эпиграф: "Неча на зеркало пенять, коли рожа крива"?!
Я отвлекся от темы: говоря о реальном, бытовом зеркале, перекинулся вдруг к метафорическим зеркалам искусства и науки. И это тоже коварная подсказка зеркала, логическое развитие его особенностей: оно неостановимо стремится раздвинуть горизонты, притягивая к себе все, что окажется в радиусе досягаемости. Не дай бог, если поблизости возникнет другое зеркало. Какая фантасмагория при этом разыграется! Какой калейдоскоп! Впрочем, почему "не дай бог"?!..
Два зеркала смотрят с противоположных стенок купе друг на друга. Приспособления на потребу бреющимся мужчинам. Отвлекитесь, однако, от своей гигиенической процедуры. Переведите взор с привычного лица на непривычный ландшафт, раскинувшийся там, по ту сторону зеркального стекла. Перед вами нарисуется черт знает что: ритмически организованный набросок бесконечности в ее визуальном варианте, пособие к Эйнштейновой теории относительности, введение к живописи Поля Дельво. И только несовершенство материала и просчеты изготовителей помешают зеркальному дуэту довести эту прогрессию изображений до самой преисподней. А уж привычные мерки, такие, как стереотип "длина экватора", покажутся в этом случае жалким эвфемизмом...
Вот несколько фактов из популярной литературы:
1) выпуклое зеркало в принципе отражает весь окружающий мир; поэтому, когда говорят, что в такой-то поэме, или картине, или личности отразилось, как в капле воды, то-то и то-то, никакой ошибки не совершают: капля воды это сфера, и все особенности этой геометрической фигуры ей присущи;
2) вогнутое зеркало, наоборот, обладая способностью увеличивать, фокусировать свои объекты, заостряет наше внимание на деталях мира, на конкретном, частном; по преданию, Архимед сжег флот римлян, напавших на Сиракузы, с помощью вогнутого зеркала: щитов, которые - в руках у воинов суммировались в отражающую поверхность; недавно произвели эксперимент, по ходу которого этим способом сожгли галеру;
3) у Брокгауза и Ефрона в их энциклопедическом словаре обращено внимание на то, что плоские зеркала "отражают лучи так, что они составляют изображение предмета только в глазу, которому кажется, что лучи исходят из предмета, расположенного как бы за зеркалом. И изображение предмета в этом случае неправильно в том отношении, что правая сторона изображения (считаемая от него как от действительного предмета) есть левая сторона действительного предмета, помещенного перед зеркалом, например, правая рука человека есть левая рука его изображения. Слова, написанные на бумаге, поставленной против зеркала, изображаются в нем написанными справа налево, и притом буквы изображения как бы перевернуты наизнанку, т. е. представляются такими, какими они видны при рассматривании написанного насквозь, на свет, с задней стороны бумаги. Письмо, как оно представляется в зеркале, называется зеркальным; написанное же на бумаге зеркальным почерком представляется в зеркале как бы написанным обыкновенным способом".
Как видим, статья о зеркале, подготовленная, скорее всего, физиком, представителем естественных наук, учитывает, наряду с обычными, еще и сверхъестественные признаки этого предмета. Более того, она раскрывает возможности зеркала в творении сверхъестественного на подмостках искусства: "На театральной сцене,- продолжают Брокгауз и Ефрон,- пользуются иногда большими стеклами для изображения привидений. Фигура закулисного человека, находящегося в суфлерской или иной будке, ярко освещенная, но не видимая публикой, изображается в слегка наклоненном стекле, за которым находятся различные предметы декораций или люди; изображенное привидение является как бы проницаемым..."
Волнующи "прорывы" зеркала в сферу субъективного, в человеческую психологию. Это подчас лирика (хотя и организованная физикой). Более того, для влюбленного или для актрисы - это даже драма: взгляд на собственную судьбу. Как она (или он) выглядит? Отразилось ли на лице самочувствие моральное и физическое? А замыслы, планы? А опасения, страхи? Не испарилась ли за ночь красота? Не прибавилось ли обаяния? Такие или подобные вопросы тревожат перед зеркалом многих, если не каждого,- в той мере, в какой мы рассматриваем свой внешний образ как самих себя - и как фигуру, посредничающую в наших взаимодействиях с другими.