— Хотелось бы узнать вас покороче.
Известная, преимущественно в дамских кругах, писательница взглянула иронически.
— С какой целью?
Сказать правду нельзя, придумывать предлог поздно. Я улыбнулся как можно сердечнее.
— Ладно, проходите. Разберемся.
Она шла впереди по длинному коридору, покачивая крутыми бедрами, обтянутыми фиолетовым шелком. Фиолетовая, в желтых лунах и звездах, пижама ранним вечером — оригинальный шик, богемный, должно быть.
В самой дальней комнате мы сели в кресла у низенького столика, я огляделся: обстановка ли влияла (ковры, мягкая мебель для изнеженного тела и одна лампа в углу, покрытая прозрачно-бордовым платком), но показалось мне, что я уже бывал здесь.
— Черкасов бывал у вас? (Она неопределенно пожала круглыми плечами.) Знакомая какая-то атмосфера, может, и я с ним приходил, ну, подростком еще…
— Не помню, не подчеркивайте мой возраст, — отозвалась Тихомирова, скорее, рассеянно, чем кокетливо; и вдруг предложила: — Давайте выпьем?
— С удовольствием.
Она вышла и вернулась через минуту (будто наготове держала) с двумя бокалами и — я б, наверное, упал, кабы стоял — початой бутылкой бордо. Не просто атмосферка знакомая, но и детальки убийственные!
Я взял наполненный хозяйкой бокал, но медлил… сейчас выпьем, поцелуемся, провалимся в кошмар, я очнусь, а она… Она отпила глоток и сказала:
— Смерти я не боюсь, но болезни отвратительны.
— Какие болезни? Вы больны?
— Здорова и неутомима, как лошадь. И знаете, почему? Уже много лет я выпиваю каждый день полбутылки сухого красного. Когда начался капитализм, я пристрастилась к бордо.
Тихомирова говорила с ленивой усмешкой, потягивая из бокала, а я выжидал, проверяя по ней реакцию. И пробормотал как бы между прочим:
— Любимое винцо Юлии Глан.
Она кивнула.
— Вы мне напомнили: Дубовый зал, столик в уголке под лестницей. Я как раз поднималась и говорю: «Ты уже можешь позволить себе такую роскошь?» Мне в ответ: «А вы еще можете?» Находчиво, дерзкая обезьянка.
— Так она вам подражала?
— Ну, если в некоторых привычках… не в творчестве.
— Теперь понятно, — воскликнул я, — почему стихия вашей комнаты показалась мне знакомой — духи!
— Духи? — У Тихомировой раздулись ноздри крупного, но соразмерного с ее комплекцией носа. — Я-то уж почти не замечаю, привыкла… Французские, от Сен-Лорана.
Называются «Опиум». Так обезьянка и духи позаимствовала? То есть идею духов.
— Да, «Опиум», она мне называла… — Я зажмурился, сосредоточившись. — Знаете этот душок золы, дымка?
— Я-то знаю, мое детство при печке прошло. (Я открыл глаза, встретил взгляд — острый, «черный») А вы откуда?..
— Я археолог, дух домашнего очага за столетия до конца не выветривается.
— Звучит даже патетично. Однако «Опиум» не пахнет печкой. Откуда такие неожиданные ассоциации?
Оттуда, из лесной избушки!
— Сам не знаю. — Теперь мне придется много врать.
— Отчего вы не пьете? (Я решил рискнуть и опрокинул в рот целый бокал) Что это за место такое загадочное?
— Какое место?
— Где французский аромат смешивается с печным.
Женщина с напудренным лицом, с пунцово накрашенным ртом, волосами цвета меди и чуть раскосыми глазами внезапно показалась мне очень опасной и обольстительной, как гейша. Вообще-то на выпивку я крепок, может потому, что пью редко; но ведь со вчерашнего дня не ел, с позавчерашней ночи не спал, если не считать того краткого обморока… Вдруг он сейчас повторится? А этой хоть бы хны, сидит прямо, положив большие руки на колени, как древний идол…
— Вы похожи на деревянное изваяние, — язык мой развязался, — представляете, пролежало в земле с двенадцатого века.
— Вот, должно быть, страшилище.
— Языческая богиня великолепных пропорций.
— А, ну ладно. И дерево не сгнило?
— Насквозь прокоптилось огнем и дымом, видать, из костра спасли.
— Какая именно богиня? — заинтересовалась Тихомирова.
— Лада. Славянская Венера.
Она улыбнулась и подлила бордо в бокалы.
— Лада Алексеевна…
— Хотите на брудершафт?
— Хочу.
По проторенной дорожке идем! Выпили, поцеловались, не уснули. Я встал с колен, сел в свое кресло и слизал ее помаду с собственных губ. Она закурила, я обратил внимание (после чувственного пассажа) на обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки.
— Ты замужем?
— Не бойся, мы давным-давно разъехались.
— Да я и не боюсь.
— Скажи-ка честно: зачем ты все-таки пришел ко мне?
— Любопытство. У меня не было знакомых — писательниц.