Я объяснил, он вспомнил.
— И что вам надо?
— Поговорить.
— О чем? — в голосе его слышался явственный испуг, и я нажал:
— Жду вас у себя в двадцать седьмой квартире.
— А Лада в курсе?
— Да вот она рядом стоит.
Абсурдизм
К моему удивлению, он и впрямь приехал через полчаса. Мой ровесник, светловолосый, в модных, с тонкой дорогой оправой очках, которые очень «выгодно», «интеллектуально» изменили его лицо. «Не видал вас в очках». — «А что? Это не криминал!» — «А кто говорит?..» — начал я с удивлением. — «Шучу. Где вы меня раньше видели?» — «Как где? Я вам только что по телефону…» — «Да, да, у Старцева и в ЦДЛ. Так, может, мы пройдем?» — «Прошу вас».
Бестолковый этот разговор начался скоропалительно в дверях. Известный «скандалист» нервничал. И вообще: примчаться к ночи по первому зову едва знакомого человека…
В дедовском кабинете лампа под зеленым матерчатым абажуром на громоздком письменном столе эпохи соцреализма уютно озаряла зеленое сукно столешницы, корешки книг в высоких застекленных шкафах, полстены с портретом. В электрический круг вползла змейка дыма — Юлий закурил американскую сигарету и прервал напряженное какое-то молчание:
— Мы тут одни?.. Учтите, я Тихомирову предупредил, что к вам зайду.
— Зачем?
— А зачем вы меня вызвали?
Определенно придурок, Юлия была права!
— «Криминал», «вызвали»… Уж не за чекиста ли вы меня принимаете?
— За чекиста? — Юлий коротко рассмеялся. — А вы на самом деле археолог?
— Истинная правда.
— Симпатичное занятие — копаться в древнем дерьме. И что вам от меня нужно?
Я понятия не имел. Сегодня утром на балконе моим измученным сознанием овладела своего рода мания: убийца — кто-то из них (из тех, кто стоял тогда за моей спиной и смотрел и слушал интервью Юлии Глан: «Блаженны кроткие и нищие духом — оригинально, чудно, блеск!..»). Но вероятно — очень даже вероятно! — я просто боялся остаться один во тьме той ночи и сколачивал компанию «подозреваемых». Тем не менее, «блаженный бред» про избушку в лесу производил вот какой странный эффект: это мистическое местечко им знакомо — так казалось мне, всего лишь казалось… И я опять выпустил пробный шар:
— Меня мучает необычный сон.
— Необычное начало диалога. — Ироническая улыбка искривила нервные тонкие губы. — Может, вам «баюшки-баю» спеть? Только имейте в виду: я — натурал.
— Кто?
— Люблю спать с бабами.
— Не бойтесь, Юлик, я тоже на мужчин не покушаюсь.
— Слушайте, что вам от меня?.. Ах да, сон. Что за сон?
— Старая избушка в Чистом лесу, — зашептал я в духе «юродивого», — кровь на пурпуре.
Громов отшатнулся, стукнувшись маленькой головой о деревянный верх кресла. Сухой полый стук. Пауза. Он перевел дух.
— Сильно! На секунду вообразилось, будто вы… — повертел пальцем у виска. — Я даже струхнул.
— А может, я и впрямь… — я повторил жест, а у него вдруг вырвалось:
— Нет.
— Нет? Пурпурная комната существует в природе?
— Это же вам такой «сюр» приснился. Я ни при чем, я ничего не знаю.
Я не выдержал:
— Как вы все странно себя ведете!
— Про «всех» не знаю, про себя скажу. Мы собирались с Ладушкой в Пицунду. Внезапно она отказывается. Без объяснений! Трубку берет мужчина и предлагает «поговорить». И вот я здесь.
Он глядел выжидающе, я промямлил: вживаюсь, мол, в новую среду, возобновляю интересные знакомства, к Тихомировой зашел по-соседски и т. д.
— Ладно, считайте, со мной интересное знакомство вы возобновили. Вопрос исчерпан.
Однако он не уходил, закурил новую сигарету; извивающаяся струйка перетекала в открытую балконную дверь, в свежесть майской ночи.
— Это ваш дед? Вы действительно внук адмирала?
Это забавное определение (в стиле сына лейтенанта Шмидта) сопровождало меня в писательских сферах… что-то вроде виртуальной визитки.
— Вы сомневаетесь?
— Да нет, даже некое сходство налицо… Потрясный старик, вылитый вельможа-воин восемнадцатого столетия. Вы отговорили Ладушку от Пицунды?
Спрошено как бы между прочим, но сама утрированная небрежность тона свидетельствует о крайней заинтересованности.
— С какой стати?
— Вот я и спрашиваю.
— Я даже удивился, утром она так рада была этим путевкам.
— Вы и утром виделись? Может, и ночку вместе провели?
Юлий выдерживал тон, а взгляд затравленный и сигарета подрагивает в тонких пальцах; почему-то стало жаль его, и я поспешил прояснить утренний эпизод с Тихомировой…
— Так что не со мной она разговаривала, а с Покровским. Она вам очень дорога?