— Вы ведь тогда от сестры узнали, что она выступает в «Русском Логосе»? — и развернулся вместе с креслом, чтоб видеть ее лицо.
— Нет.
— А от кого?
— Зачем вам знать?
— Понимаете, нас с Юлой кто-то преследует. (Маня побледнела.) Не пугайтесь так, но… я должен добраться до этого человека.
— Тот, кто сказал мне про «Логос», не преследует вас, ручаюсь. Назвать я его не могу.
— Однако вы должны отдавать себя отчет: престижная писательница может стать жертвой маньяка.
— Но Юлька неталантлива, — вдруг заявила Маня.
— Маньяка не талант возбуждает, а культ, идол… К тому же отрицать литературный дар ее так категорически я бы не стал. Помните слова Платона Михайловича: «Пишет Юленька превосходно — но тем вернее губит свою душу».
— Разве это возможно — превосходно губить душу?
— «Не удивляйтесь: преступление далеко не единственное произведение искусства, выходящее из мастерских преисподней».
— «Преступление»? — повторила Маня. — Как вы страшно говорите.
— Это цитата из Честертона. — Мне не хотелось пугать ее чрезмерно, и я переменил тему: — Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, хорошо.
— Но вчера вы…
Она перебила:
— По весне бывает упадок сил.
— У вас тяжелая работа?
Она поняла подтекст моего вопроса и отвечала горячо:
— Нет, я мало работаю, папа зарабатывает… Он сказал, что вы хотите меня видеть.
— Поэтому вы в Москву приехали?
— Поэтому. Вы просто так хотели, или вам что-то нужно?
— Я хотел вас, как только увидел три недели назад. И мне что-то нужно.
Неожиданно для меня мое заявление, как фрейдистская проговорка, прозвучало весьма двусмысленно («фривольно», сказал бы мой дед), но она не рассердилась, по-моему, даже не поняла.
— Я понимаю, вы хотите поговорить о своей невесте. Но она…
— О ком? — я растерялся. Юла не была моей невестой и возлюбленной не была, но я без содрогания не мог вспомнить ее конец, и чем дальше он отстоял, тем ближе становилась мне жертва — мертвая невеста — вот уж действительно потусторонняя усмешечка!..
— Сестра мне рассказала, что вы любите друг друга.
— Серьезно?
— Но она не упоминала о слежке.
— А что она вам еще…
— Больше — ни слова! Это ее тайна.
Однако у Юлии Глан фантазии! Не только в романах… Какое-то время мы молчали, потом я нажал на все те же кнопки:
— Позапрошлой ночью мне приснился дом в лесу, в котором будто бы произошло преступление. Туда ведет тропинка в папоротниках и ландышах, по которой кто-то шел…
— Ночью? (Я кивнул) Страшный сон. А кто убит?
— Я не сказал про убийство… Но вы угадали: убита ваша сестра.
Маня смотрела на меня с таким отчаянием, что я крикнул:
— Это сон!
После жгучего молчания она промолвила:
— Вы, конечно, помните, наши озера под холмом. Мы там с папой любим гулять.
— Да, красиво.
— Позавчера ночью я там гуляла.
А ведь она сообщает мне о своем алиби!
— Вы были с папой?
— На этот раз с Тимуром Страстовым.
— Он тоже любитель?.. Во сколько?
— Поздно. Я не знаю. Он, наверное, знает.
— Тимур вас пригласил на прогулку?
— Нет, мы случайно встретились. Я была на берегу, смотрю: он подходит. Потом мне стало холодно, и мы пошли домой.
Так рассказывают дети — безыскусно, доверчиво, не углубляясь во «взрослые тонкости», — или больные. Она больная или лжет? Я внезапно разозлился.
— Фотокор, я слышал, обожает девочек.
— А вы злой. Мне уже скоро восемнадцать. Вот вы говорите, а не знаете, что он мне предложил.
— Замуж, что ли… Нет, серьезно? Да он же лет на сорок…
— Не на сорок, а на тридцать четыре!
Мне стало смешно. Сквозь идиотский смех я выговорил:
— А отец-то знает?
— А ему нечего и знать. Я с папой не расстанусь, пока он жив.
— Так вы Страстову отказали?
— Нет, пусть ждет.
— Смерти?.. Господи, какие вы все странные! Фотокор, надеюсь, вам не поддался?
— Он согласился.
— Ваш отец серьезно болен?
— Нет. Мы раньше с Юлой ходили на озера, — заговорила она задумчиво, на свои какие-то мысли. — Она со мной дружила, хотя на три года была старше. Мне было пять, а ей восемь, когда мама умерла.
— Так она умерла?
— Нам тогда сказали: уехала. Потом уже папа признался: умерла.
— А могила где?
— Могилы нет… мы не знаем где. Мы всюду втроем ходили…
— Втроем?
— Еще с Дениской Тихомировым. И в лес ходили, и в Чистый Ключ, и на станцию. Папе говорили, что в саду гуляем или в гости… ну, к местным детям. А сами потихоньку сбегали.