— Вы искали мать?
— Как вы догадались? Мы ее любили очень. Одну бонну выжили, вторую, каких папа нанимал (тогда у нас еще деньги были), и он сдался, предоставил нас самим себе.
— А в Москве вы ее тоже искали?
— Нет, только в Холмах.
— Когда она исчезла?
— В мае.
— Интересно! Вам каждую весну бывает так плохо?
Она посмотрела на меня задумчиво и опять ответила невпопад, возможно, подчиняясь какой-то логике чувств (если можно так выразиться):
— Мы с собой носили фотографию мамы и всех опрашивали. Это Денис придумал.
Я представил детей в чистом поле, старшая ведет за руку маленькую, с ними мальчик, сверкает крест, надвигается лес… в том лесу она погибла.
— Что-то давно Юла не звонила.
Я уже начал привыкать к оригинальному диалогу, даже искать внутренние связи обрывистых реплик.
— Вы часто перезваниваетесь?
— Я ее уговорила на два раза в неделю.
— Юлу надо было уговаривать?
— Они оба очень гордые.
— Отец и дочь?
Маня кивнула, вдруг спросила тихо:
— Вы ее действительно любите? — и отвела глаза, голубые, как у сестры, сейчас потемневшие, почти синие.
— Я ее жалею.
— Я тоже.
Ну не странно ли жалеть прославленную в столь юном возрасте писательницу? Не странно, если знать про убийство… Нет, и тогда слово «жалость» слабовато выражает суть событий, вызывающих ужас.
Маня вдруг поднялась, подошла к этажерке в углу, сняла с верхней полки фотографию в рамочке.
— Хотите посмотреть? Это мама.
Я тоже встал, протянул руку, рука дрожала (той ночной дрожью), и карточка упала на пол. Нагнулся поднять и услышал:
— Нет, уходите!
— Чем я вам не угодил? Хотите, на колени встану?
Не отвечая, она открыла стеклянную дверь на балкон, оттуда донеслось:
— Если не уйдете, я прыгну вниз.
Понятно, что я пулей вылетел из роковой квартиры и, даже проходя по двору, не поднял глаз, чтоб не раздражать душевнобольную на балконе пятого этажа.
«Зигфрид»
У меня разрывался телефон. Джон Ильич Вагнер. Где Юлия Глан? А я почем знаю! (Застал врасплох — до того меня девочка потрясла, я не нашелся с ответом.) Я вам сейчас объясню что почем. Очень советую приехать ко мне, диктую координаты.
Издательство «Зигфрид» занимало верхние этажи в белой башне, готически устремленной в поднебесье. В полутемном гигантском холле гигант-охранник гаркнул в трубку «Алексей Черкасов!» и тотчас сделал приглашающий жест к наружному лифту. Я медленно возносился, созерцая расширяющуюся пеструю панораму с блистающим куполом Христа-Спасителя на горизонте. Молоденькая, хорошенькая, как пудель, секретарша повторила жест со словами: «Джон Ильич ждет».
Он сидел в кабинете из стеклянных стен, как в киношном павильоне, склонивши над бумагами лысину, окруженную женскими кудрями, и глядел исподлобья с враждебным, мне показалось, любопытством. Вдруг лихо, по-американски (с его-то пузом!) водрузил ноги в шикарных туфлях на край стола. Знай наших!
— О-па! — воскликнул я нечаянно, как в цирке, едва сдержав смех.
— Веселитесь? — вопросил он с сарказмом, но ноги опустил. — Весело вам, да? А я, между прочим, два дня не могу до вас дозвониться.
— Да, меня почти не было дома.
— Знаю. Вы были с Юлой.
— С чего вы взяли, что два дня…
— Вы были с Юлой, — перебил он, и опять — с упорством маньяка: — Вы были с ней.
— Откуда такие сведения?
— Мой человек доложил.
— Ваш человек? — изумился я. — То-то меня не оставляло ощущение, будто нас преследуют!
— Никакой слежки, ничего подобного! — взвился Вагнер. — Хотите вконец наши отношения с автором испортить? Близится завершение третьего романа — вы ведь в курсе? — и мои люди дежурят, да!
— Что значит «дежурят»?
— Охраняют. Может, девочке что понадобится — сигареты, конфеты, вино, сыр… что она любит. Короче, человек на подхвате.
— То есть охранник проверяет, работает ли она над текстом.
— Проверяет. Потому что уже затрачены немаленькие средства на рекламу.
— «Марии Магдалины в зеркалах»?
Он посмотрел на меня с хищным вниманием.
— Она вам и это говорила?
— Слушайте, где дежурит ваш человек?
— Возле ее дома, разумеется.
— А возле ее дачи?
— Возле ее дачи? — переспросил дядя Джо беспокойно. — Вы намекаете, что я должен снять для Юлы дачу?
— И где б вы сняли?
— А где она хочет?
— Знаете такую станцию по Белорусской дороге — Чистый Ключ?
— Это последнее место на земле, где я бы… только не там! — воспламенился Вагнер. — Вы-то должны меня понять.