— А еще кто?
— Михалыч, он сегодня выходной.
— А в Дом литераторов вы ее сопровождали?
— Не, никуда.
— С какой целью вы во дворе сидите?
— Нам сказано, — он взглянул на хозяина, — мы и сидим. Вообще по хозяйству облегчить, чего починить, бордо купить… Она кончала роман.
— Почему-то Юлия об этих дежурствах мне не говорила.
— Привыкла. Я часто присутствую.
— Круглые сутки?
— Не. В двенадцать ночи в дверь звякну — все нормально и уезжаю.
— Вам случалось узнавать людей, которые к ней приходили?
— Вас узнавал, потому что с нею видал. А про остальных не знаю, мало ли их там в дом ходит. Я ж не телохранитель.
— Расскажите про вечер четверга.
— Ну, на лавке сидел, она появляется, одетая как для выхода, в белый «топик» и белые брючки. Сказала, чтоб не ждал, поздно вернется. И на улице села к вам в «копейку». Я звякнул Джону Ильичу, доложил, что объект смылся допоздна.
— И вы уехали?
— Не, свое время отсидел, потом отъехал.
— Вы и раньше точно так же дежурили?
— При «Двуличном ангеле» точно так же, а до этого я в фирме не работал.
— Она тогда с кем-нибудь выезжала?
Охранник развернулся, как терминатор, мощным туловищем к хозяину. Тот кивнул.
— С шефом, — пробасил Жора.
— Ладно, свободен. — Вагнер дождался, покуда за парнем закроется дверь, нажал вызов на своем мобильнике, протянул его мне. — Слышите? Все время длинные гудки! А «Мария Магдалина» уже заявлена!
Он издательский «фанат», но не убийца!
— Джон Ильич, — сказал я в отчаянии чистую правду, — мне неизвестно, где она.
— Про какую дачу вы намекали?
— Мне приснился дом в лесу, — попробовал я нести прежнюю околесицу, — погреб, русская печка…
Он перебил:
— Я человек конкретный, и вам не советую придуряться. Где и когда вы расстались с Юлой?
Сколько еще дней, месяцев, лет мне нужно будет врать, врать, врать?
— На Белорусском вокзале. Она заявила, что у нее свидание с одним человеком на какой-то даче, и уехала на электричке… Может, с вами свидание?
Вагнер не отвечал, задумавшись.
— Может, с вами? — нажимал я нагловато, иначе «Зигфрида» не проймешь. — Что вы имеете против Чистого Ключа?
Он очнулся, вновь превратившись в вульгарного шута, даже дернулся положить ноги на стол, едва сдержался.
— Не против Ключа, но там где-то неподалеку святой папа пребывает, совесть нации. Который, антр ну, смертельно завидует дочке.
— У вас есть доказательства?
— Юбилейчик его помните? Он даже передачу с нею по телеку вынести не смог.
— Это не улики.
— Зачем улики? Мы не в суде. Но непогрешимость папы я прошибу, будь спок!
— Каким образом?
— Любым. За каждым что-то есть… грешки или грешищи. Где там у него дача-то?
— В поселке Холмы, улица Розы Люксембург. Вы собираетесь…
— Надо. А то распропагандирует к черту! Или подкупить, чтоб не лез, а? Как вы думаете?
— Чем?
— Да издам. Трехтомник, например. А что — идея! До сих пор читатель у него есть. И вообще: реализм помаленьку входит в моду.
Любовники для Юлии
В Дом литераторов я удачно проник с другого хода, с Поварской, бросая бравым ребятам в смокингах, расставленным по пути: «В Дубовый зал!» Был пустой час перед вечерним загулом, мне не препятствовали; я сел за наш столик под лестницей, которая своим старинным изяществом претендовала на произведение искусства. Мне повезло, работал смуглый густобровый Вадик. Я, голодный, как волк ранней весной, заказал ужин. И еще подсуетился, надеясь завязать дружбу, что он, де, вылитый французский гарсон.
— Я из донских казаков, — сообщил Владислав сдержанно. — Что будем пить?
— Кофе и минеральной воды, пожалуйста.
Ведь официант потеряет ко мне интерес!
— А там поглядим, — добавил я с щедрой улыбкой. — Еще не вечер.
Он принес салат и рыбу. И вдруг сам заметил:
— Вы сегодня один.
— Она меня бросила. (Я почувствовал истинную горечь этих слов и едва сдержал слезы… бросила с чьей-то помощью!) Напиться, что ль? Вам со мной нельзя?
— Нельзя, Алексей.
Даже имя мое знает, профессионал! Скоро миллионы узнают: убийца юной прелестной Юлии Глан, знаковой фигуры нового столетия сатаны, получившей там и сям бункеров-антибункеров и чуть не удостоившейся Нобелевской! — захлебываясь от азарта, разнесут журналисты жгучую весть по миру: преступник пока не сознался!
— Бордо принести? — принял участие гарсон. — А лучше б водки.
— Владик, она внезапно исчезла. Я не знаю, что с ней. Предчувствую беду.