Старуха как будто позирует вечному художнику в раме посеревшего от времени, покривившегося косяка; немигающий, безо всякого выражения желтый взгляд, на плече кот поет, тоже желтоглазый. Я приблизился, утвердился напротив колдуньи — глаза в глаза, — продолжая про себя Символ Веры. На третьем повторе, на словах «и апостольскую церковь» старуха махнула рукой, словно отгоняя муху.
— Нет, бабушка, вы не глухонемая, подайте голос!
Молчит и не уходит.
— В ночь с четверга на пятницу вы были в своей лесной избушке. Не отрицайте, я вас видел, — попытался я взять бабу Ягу «на понт»; разумеется, безуспешно. — Там у вас натуральный шабаш, вурдалаки в окне, загробные голоса, «мор-умер», и погреб-ловушка, и труп исчезает… У мертвеца мурашки по коже; что уж говорить про живого! Однако учтите: следствие обнаружит следы крови, даже если они замыты. Но может быть, мы договоримся? Скажите хотя бы, кто снимает ваш дом в лесу — Юлия Глан?
Все тот же тусклый бессмысленный взгляд, который вдруг зажегся золотом. Невозможно передать мой мгновенный ужас.
— Вам умирать пора! — выговорилось словно не мною, старуха отступила в сени, в густую тень; я безрассудно ринулся за ней, споткнулся и упал в молодую крапиву, обжегши лицо и руки. И помстилось мне, словно я встать не могу. Ах ты, ведьма! Схватился рукой за нательный крестик и продолжил прерванный было Символ вслух: «И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго…» Она совсем исчезла в избе, я свободно поднялся — пусть с нею завтра следствие разберется! — и направился в лес: замок сбить либо расковырять, для чего я кое-что прихватил с собою; и забрать нож с моими отпечатками.
Но прежде всего они разберутся со мной! Чертова бабушка опять подложила мне трупик. Я захохотал «гоголем», ужас погнал меня прочь от заколдованного места преступления… Только возле первого озера я слегка пришел в себя, обмакнув горемычную голову в воду, и отправился к Старцеву (подсознательно я туда и бежал — к отцу или к его телефону).
Он сидел за самоваром на галерее и, по мере того, как я подходил, приподнимался, упершись руками в столешницу. Вид у меня, конечно, был «с того света» — Старцев крикнул:
— Что случилось?
— Мне надо срочно позвонить!
— Пойдемте.
Мы поднялись в маленькую мансарду, как бы деревянную башенку на фронтоне, откуда (я отвлекался во внешний мир, чтоб не сойти с ума) был великолепный обзор: и озера, и Чистый Ключ, и лес… В том лесу!
— Да что с вами? Вот телефон. Но прежде скажите, что случилось.
— Я звоню в милицию. Юля погибла.
— Вы совсем псих!
— Правда, Федор Афанасьевич. Она там.
— Где?
Я заново переживал состояние стресса: как я в окошко заглянул и сквозь решетку, сквозь пыльные двойные стекла не вдруг понял, что на тахте мертвое тело. В белых штанах и маечке… нет, как-то еще называется… неважно! Юлия была в белом, мягкая такая материя, вроде фланели…
— Где она? — прошептал отец.
И я зашептал:
— Вон в том лесу… вы же там бывали?.. в том доме.
Он развернулся и ушел, я догнал его уже на берегу.
— Вы знаете, куда идти!
Старцев повел широкими (когда-то могучими, теперь костлявыми) плечами. От меня все отмахиваются, как от мухи.
— Нет, скажите!
— Я знал, что вы догоните и покажете. Как она погибла?
— Ее зарезали столовым ножом.
— Ты?
— Нет.
Он шагал так крупно, что я — почти вдвое моложе — едва поспевал.
— Понимаю, как вам трудно поверить…
— Помолчите.
Молча мы добрались до опушки, я нашел тропинку в мокрых папоротниках и зашагал под конвоем классика, слыша за спиной искаженный голос:
— Кто убил ее?
— Не знаю!
— Когда?
— Ночью в четверг.
— И вы до сих пор!..
— Она исчезла!..
— Вы нас предупредили тогда!..
— Она исчезла! Труп исчез, а сегодня появился… там, на пурпурной тахте… — объяснял я, как маньяк, вдруг оборотился… и успел увернуться от его объятий. Последних объятий в моей земной жизни: намерение не оставляло сомнений, огромные лапы тянулись к моему горлу.
— Вы хотите меня убить?
— Ты опасен, подонок.
Я и сам не слабак, но неимоверная усталость внезапно навалилась, я замер перед ним — будь что будет! — но успел довести до сведения:
— Они едут. Я сказал, что с вашей дачи звоню.
Несколько секунд мы смотрели друг на друга, никто не опустил глаз. Но я почувствовал, что могу ставить условия: