— Идите вперед, все время по тропинке.
Вскоре в нежной зелени показались старые бревна, выплыла замшелая крыша с ржавой трубой… Старцев приостановился.
— Где моя дочь?
— Внутри.
— Не может быть!
— Там труп.
Он подошел к двери и с нечеловеческой силой вырвал болты из почерневшего за век дерева. Ворвался внутрь, я за ним — мимо печки в пурпурную комнату. Уж не снится ль мне?.. Бутылка, те же наполовину черно-красные бокалы, человек, ничком лежащий на диване. В спине нож!
— Но ведь это не!.. — я не смог докончить, до того был потрясен.
Федор Афанасьевич осторожно повернул жертву набок, голова завалилась назад, безжизненно уставились в потолок зеленые глаза под спутанными рыжими кудрями.
— Это же сын Лады, как же так, это ее сын… — забормотал писатель, как я давеча, с безумной ноткой. — Это вы его?..
— Нет!
— Вам надо лечиться.
Добрый, ловкий и быстрый
— Так-так, — время от времени кивал седой головой следователь Степан Сергеевич Быстров, майор, поддакивая, — понимаю.
А я понимал, что ничего он не понимает, да особо и не старается. Старик сразу поверил «писателю земли русской» про меня: серийный убийца. Он то ли слушал, то ли нет (впрочем, иногда что-то черкал на листе бумаги), а я торопился поведать, пока не впихнут в камеру, как можно больше, все повторяя про два убийства. ДВА! Анализ крови на пурпурном ковре подтвердит. Преступления связаны между собою, но не мной, я всего лишь свидетель, поверьте!.. Как же, поверит мне хоть кто-нибудь, держи карман шире! И первый же вопрос это подтвердил:
— Стало быть, как только вы увидели Юлию Старцеву-Глан по телевизору, то решили, что она должна умереть?
Ага, пошли по линии «маньяка»! Но не успели сделать и шагу, как ожил телефон на столе (меня уже отвезли в районное отделение, и мы сидели в тесном кабинетике тет-а-тет, никто нам не мешал, даже телефон, по случаю воскресенья, до сих пор в допрос не вмешивался), майор поднес трубку к уху: «Быстров слушает, — выслушал, лаконично приказал: — Так и езжайте по указанному адресу», — и вернулся ко мне:
— Почему вы решили, что она должна умереть?
— Ничего я не решил, просто почувствовал, что ей угрожает опасность.
— Просто, говорите? Но какие-то основания для такого публичного заявления у вас имелись?
Я пожал плечами («Запах смерти», — надо бы сказать!) и сказал безнадежно:
— Интуиция.
— Так-так, понимаю. — Старик подтянул с носа на глаза очки и взял со стола свою бумажку. — Кроме вас, передачу «Русский Логос» смотрели, вы говорите… Старцев, его дочь Мария, Тихомирова, Громов, Вагнер, Покровский и Страстов. Семь человек. Как они оказались у телевизора?
(Однако он меня слушал внимательно!)
— Как и я. Из столовой прошли в прихожую и столпились в дверях.
— Кто предложил покинуть банкетный стол и посмотреть передачу?
— Фотокор Страстов. По его словам, про участие Юлии в «Логосе» он узнал от коллеги. Но хозяин не дал досмотреть и нас всех увел к столу.
— Вспомните, в какой именно момент сработала ваша интуиция.
— Вы задаете неожиданные вопросы… — с внезапно вспыхнувшей надеждой я постарался сосредоточиться. — Юла говорила о блаженстве нищих и кротких, о своем Ангеле… ведущий, помню, сострил про демона… Нет, не то! Что-то завязано на Ангеле, может, потому что второй роман ее называется «Двуличный ангел»?
— Что завязано?
— Страх.
— Чего вы испугались?
— Смерти.
— При чем тут ангел?
— Не могу сообразить. Ни с того ни с сего! Быстров сказал ласково:
— А если подумать? Молодой мужчина в расцвете сил в интеллигентной компании вдруг пугается. С вами раньше такое бывало?
— В экспедиции на Памир… Но я не улавливаю связи.
— А я тем более. Остановимся на этом моменте, поскольку ваши предчувствия уж так жутко исполнились. Разговор про ангела-демона. Дальше.
— Пошла реклама. Маня убрала звук, я спросил, что пишет Юлия Глан. «Порнографию», — ответил голос отца. Я обернулся, увидел их всех и подумал: суд присяжных.
— Ну, вспоминайте выражения лиц, жесты, реплики.
— Самая эффектная вот эта — «порнография». Я даже голос не узнал.
— Отца? По-вашему, отец зарезал свою дочь?
— Это невозможно!
— Напрасно вы так думаете. Возможно все.
— Старцев? — воскликнул я.
— В принципе возможно все.
— Вы так говорите… Может, вы знаете, кто убийца?
— Этого пока еще и прокурор не знает.
— Пресловутая презумпция невиновности! А сами на меня думаете.
— Не опережайте. Итак, в первом же столкновении с дружеским кружком писателей вы почувствовали там нелады. Кто, по вашему мнению, мог завидовать модной романистке?