Наконец ребенок заснул. Напуганные старшие охотно согласились посидеть в детской, покуда папа сходит к соседке. Большинство дач весной было еще необитаемо, но Казначеева жила (рядом, через забор) в Холмах с апреля. Да, она сажала рассаду у себя на участке — легкий шум с улицы — Мария в атласном халате и фартучке, вид очень испуганный. Казначеева ее окликнула, но соседка вдруг побежала прочь от калитки и исчезла за углом. (Случилось это странное происшествие часов в семь, примерно час спустя после его ухода на прогулку.)
Исчезла! — было впервые произнесено загадочное слово, которое мучило его много лет. За углом! Та, перпендикулярная, улочка вела к обрыву холма, под которым зеркально застыли три глубоких озера с чайками, камышами и рыболовами. Но было поздно — ни людей, ни птиц — последние красные лучи пылали в водах. Неужто она вошла, разбив одно из зеркал, и теперь лежит на дне? В майских сумерках, словно в беспамятстве, он исходил окрестности, село в низине…
— А лес?
— В лес я не ходил. На станцию сбегал, там встретился с Платошей.
— Обусловленная встреча?
— Он звонил на дачу. Покровский работал над статьей о моем творчестве. Так мы и провели с ним бессонную ночь в разговорах — но не о творчестве, конечно.
Позднее был найден старичок — единственный, кто удил рыбу в тот вечер, но он ничего подозрительного не видел, не слышал… глуховат, подслеповат. Опрошенные обитатели Чистого Ключа отреагировали примерно так же.
— И Марина Морава?
— И Морава. Вас как будто загипнотизировала дрянная старушонка.
— Этот глагол, Федор Афанасьевич, вы употребили в переносном смысле, но она обладает натуральным даром гипноза.
— Да черт с ней.
Все это происходило несколько дней спустя, когда под давлением именитого авторитета пришла в движение следственная махина. Озера числились заповедными (как и Чистый лес, кстати), их не стали осушать, но водолаз обследовал дно — три дна — безрезультатно. Труп так и не всплыл.
— Вам сразу пришла мысль о смерти?
— Сразу.
— Потому что она ушла из дома в неподобающей одежде?
— Да хотя бы. И без документов… — Старцев помолчал, вслушиваясь, вглядываясь, вдыхая аромат прошлого. — Надо было знать Марию. Женщина элегантная, изысканная во всем… И чтобы в халате, в фартуке, в тапках бежать куда-то на ночь глядя…это настолько необычно!
— Но это случилось! Может, вследствие разговора с Покровским?
— Разговор-то как раз обычный, он вам рассказал? (Я кивнул.) Концовка: «Господи, какой ужас!» — поражает. Ведь очевидно, что Марию сорвали с места чрезвычайные обстоятельства, как теперь говорят: форс-мажорные.
Я воскликнул, забывшись:
— Она следила за вами?
— С какой стати? — бросил он надменно и закурил. — У Марии не было оснований, да и таких гнусных привычек. Нет, дачу она покинула через час после моего ухода, что подтверждается не только соседкой, но и Платоном. А дети весь вечер играли в своем уголке, мать не видели… и никого из посторонних, сколько я их потом ни допрашивал.
— И ваши выводы? Вы же сделали какие-то выводы, чтобы жить дальше.
— Да, выжил, как видите. Ну, вариант первый, сомнительный: Покровский недоговаривает, щадя меня (или еще по какой причине). Но тогда зачем он вообще рассказал мне о своем звонке и — тем более! — о последних словах ее? Вариант второй — более вероятный — так могла воскликнуть моя жена, вспомнив, например, про чайник на плите и почувствовав запах газа.
— И побежала на улицу?
— Я просто изложил версию, согласно которой слова «Господи, какой ужас!» не связаны с ее исчезновением. А вот уже после Платоши позвонил еще кто-то и сообщил нечто, с ее точки зрения, трагическое.
— Насчет вас?
— Я гляжу, вы меня за какого-то Казанову держите. А между тем, она очень нравилась мужчинам, очень.
— Жена вам изменяла?
— У меня нет данных… Но что я должен думать? Если она вела двойную жизнь (штамп из мелодрамы), то возможно все, даже убийство. И вот — Юла!.. Девочки на нее похожи, дай Бог, чтобы Маня избежала такой судьбы, такой трагической тайны.
Меня взволновали его слова, горечь интонации, я забылся (или бессознательно сработала некая лукавая струнка):
— Вчера я поинтересовался у Страстова, не перешла ли его страсть по наследству от матери к дочкам, но он… — и вдруг умолк под его взглядом: так глядят на сумасшедшего… действительно, «живой классик» поглощен миром внутренним и не замечает внешнего. В растерянности я усугубил вину «доносчика»: — Нет, он по-честному, он собирается жениться…