Он замолчал, упала скорбная пауза.
— Джон, тебе известно содержание «Марии Магдалины»?
— А тебе? — он враз протрезвел.
— Нет.
— Мне — в общих чертах… Не жди! — замахал руками, засучил ножками. — Не скажу! Никому не скажу!
«Май фадэ аист»
Чудак Покровский предложил мне подарок: молчание — золото. «Взамен Громова они возьмут вас». Но если абсурдист и вправду невиновен, на свободе гуляет убийца. Убийца этих диковинных, новых для нас, как экзотические цветы, детей: Юлы и Дениса. Принесенное в жертву «дольче вита» поколение 90-х — констатирует в своих фоторепортажах Страстов, на что ему глубоко наплевать.
Недоступный для простецов вестибюль в коричнево-дубовых тонах с трепетными промежутками стекол и зеркал оказался для меня доступен. Старушка у входа за столом даже улыбнулась: узнала, ведь я хаживал сюда каждый вечер со «звездой» — драгоценной орхидеей, в стиле темы «дети — цветы жизни».
Донской гарсон Владислав тоже чуть-чуть улыбнулся. Поздоровались.
— Кофе?
— Кофе.
Принес.
— Владик, вы не скажете…
— Не скажу. Посторонние разговоры запрещены.
Эк ведь казака обработали: за все надо платить! Чтобы не разыгрывать предыдущую пантомиму, я показал ему десять долларов. (Вот так мы этих детей и развращаем!) Он поморщился.
— Сведения не секретные. Не крохоборничайте.
— Я не крохобор! — оскорбился официант и взял десятку.
— Юла, кажется, погибла. Это между нами.
Он как будто не расслышал.
— Ладно, спрашивайте. Только побыстрее.
— В прошлую среду, — забубнил я вполголоса, — здесь пили — вон за тем столиком у окна.
— Не мой округ.
— Дослушайте! Компания с Юлием Громовым, очень яркая, вызывающая: две девушки — по-моему, поп-звездочки, одна с длинными, черными волосами. Ну, вспомните! Волосы длиннее условной юбочки.
— Ага, мы как-то на кухне спорили: парик или натюрель…
— Так вы ее знаете?
— А вы нет? — поразился Владик.
— Послушайте, мне уже тридцать четвертый пошел…
— Ее все знают!
— Кто же она?
— Сусанна.
— Сусанна? А фамилия?
— Сусанна — и все. Теперь фамилии не котируются, как в Штатах. Певица, каждый день в ящике.
— Каждый день… — повторил я. — С нею будет трудно познакомиться.
— Да уж! Попросите Юлия.
— Юлий в КПЗ.
— Ни фига себе! — Гарсон повертел головой и спросил тихонько: — Как она погибла? Я — никому.
— Очень таинственно, мальчик. Я ищу его.
— Кого? — прошептал Владик.
— Убийцу.
— Черт! Меня зовут.
Он бережно расправил зеленую купюру, положил ее на стол, краешком под блюдце, взял с меня «наши» за кофе и удалился.
Я допил кофе, размышляя, прошел в вестибюль и с помощью уже другой женщины, при телефоне (которая тоже меня узнала — «Как там наша любимица? С нетерпением ждем «Марию Магдалину» — и любезно раздобыла три жетончика), сумел дозвониться до Тимура Георгиевича.
Сначала он меня слегка послал (от сплетника родителю преждевременно стали известны матримониальные планы), потом слегка оттаял. Тимур вообще мужчина снисходительный.
— …просьба, может быть, чрезмерная и невыполнимая, но вы, как влиятельный…
— Не тяните. Ну?
— Как бы мне встретиться с Сусанной?
— С какой еще?..
— С певичкой.
— А, Розенкрейц. И что вам от нее надо?
— Разрешить спор на кухне: волосы у нее настоящие?
— Самые настоящие. И Сусанна она, и Далила, и старцев, если надо, погубит, и Самсона. Не советую связываться, — последнюю фразу Страстов произнес серьезно.
— Что, так страшно?
— Так страшно. О ее интимной жизни неизвестно ничего, но чутье меня еще не подводило.
— Как быть, Тимур? Она мне нужна.
— Надеюсь, не в сексуальном плане?
— Конечно, нет.
— Почему «конечно»? Впрочем, экземпляр второй свежести.
— Сколько ей лет?
— Лет двадцать. Но если считать, что карьеру начала с четырнадцати — далеко не девочка. Вам ведь поговорить?.. Значит, так. Телефон я достану…
— И адрес, на всякий случай.
— Постараюсь. Перезвоните через полчаса. Дальше — действуйте сами. Меня не вмешивать.
— Спасибо. Вы сегодня в Холмы собрались?
— Да, едем. Кажется, наш классик собирает совет друзей.
(Непременно воспользуюсь!)
Полчаса истекли, сведения до ума доведены, я всегда знал, что Страстов — профессионал подлинный, первый у нас папараццо. Но дальше все пошло не так гладко.