— Семь лет назад. Она была двадцатилетней студенткой-медичкой и уговорила меня взять ее на каникулах в экспедицию.
— Как ее звали?
— Анна.
Старцев плеснул себе немного коньяку в чайный стакан.
— За упокой Анны.
— Тогда и Дениса, и Юлии.
Выпили. Отец сказал отрешенно:
— Мне еще не доказали, что она убита.
Я вспомнил Вагнера — «пока не увижу ее истлевающий труп» — и не счел нужным настаивать. Старцев продолжал:
— Я им сказал: пусть ищут! Пусть обыщут весь этот страшный лес. А они: ливень в пятницу уничтожил все следы.
— Вы любили этот лес, там и сейчас цветут ландыши и поют соловьи.
— А я вчера даже не заметил, — подхватил он с мрачным волнением. — Я там давно не бывал.
— С тех пор, как исчезла ваша жена?
Он кивнул. Покровский удивился:
— Разве Мария в лесу исчезла? В том же лесу? Господи, какой ужас!
— Мне неизвестно! — хозяин все больше мрачнел. — Преднамеренно или нет ты повторил ее слова?
Покровский так и ахнул.
— Нечаянно, клянусь! — помолчал. — Вот так работает подсознание.
— Папа, ты в том лесу гулял?
— Я доходил до опушки и там сидел на подгнившем стволе, слушал птиц.
— А какие были последние мамины слова?
Отвечал Платон — все так же ошеломленно, но обстоятельно:
— Она разговаривала со своей обычной холодноватой любезностью. Я сказал, что выезжаю к ним. Она — что Федор ее предупредил и что меня ждет жареная утка с яблоками. «Потрясающе!» — подхватил я шутливо — и вдруг услышал искаженный, словно не ее голос: «Господи, какой ужас!» — и короткие гудки. Конечно, сразу перезвонил — безответно — и поехал в Холмы. Выхожу на платформу: Федор. Никогда не видел тебя в таком ажиотаже. Но я не связал… нет, не связал последние события с той давней загадкой.
— Что ж их связывает? — уточнил Тимур.
— Ключевой символ: лес.
— Повторю тебя: разве Мария в лесу исчезла?
— Не знаю, но дочь ее… Алексей уверяет, что в лесу.
— А вот Маня помнит, — вставил я, — что на ней был зеленый комбинезончик.
— Никогда ничего не расскажет, — нахмурился отец, — слова лишнего из нее не вытянешь.
Журналист пробормотал с нежностью:
— Великое достоинство для женщины, а главное — редкое.
— Я помню, как мама звала: «Маня!» — а я не могла ответить.
— Почему? — удивился Старцев.
— Денис запретил.
— Да почему?
— Я не знаю. Он мне рот зажал.
— Когда это происходило?
— Я не знаю. Папа, можно я пойду к себе?
— Пойдем, я уложу тебя, — отец явно испугался.
— Не надо, пожалуйста, я сама.
Тоненькая легкая фигурка в черном проскользнула в одну из дверей, выходящих на галерею. Мы втроем, не сговариваясь, выпили; Покровский заговорил вполголоса:
— Когда мы вернулись на дачу — помнишь, Федя? — детки играли в саду и Маня вдруг так горько заплакала, и ты их уложил в детской спать, — он кивнул на дверь, за которой скрылась Маня.
— Помню. Все помню.
— А что если, — предположил Страстов, — они пошли вслед за матерью и явились свидетелями самоубийства?
— Нет. Наша соседка выбежала за Марией на улицу, где оставалась, по ее словам довольно долго: с соседом напротив разговорилась. Детей не было.
— А что значит «Денис запретил»?
— Я в первый раз обо всем этом слышу!
Платон заговорил осторожно:
— Этот несчастный… Я уважаю Ладу за тонкость психологического рисунка, но… Материнство, как и творчество, требует полной самоотдачи. Вспомните двух великих поэтесс нашего ушедшего столетия — какие они были матери? Никакие. Лучше б Дениса забрал к себе отец.
— Вы говорили, известный психотерапевт, — заинтересовался я. — Когда Тихомировы расстались?
— Давным-давно… Ты не помнишь, Федя? (Федор Афанасьевич пожал плечами) Чуть ли не тогда же.
Фотокор сказал задумчиво:
— Не понимаю, как такая умная баба не разглядела в своем друге черты убийцы.
— Я слышал его показания. — Все на меня так и уставились. — Он утверждает, что ее это возбуждало.
— Убийство сына Ладу возбуждало?
— В этом убийстве Громов не признается. Вот Платон считает, что абсурдист вообще пошел на самооговор.
— Зачем? — отозвались хозяин и Тимур в один голос, Покровский начал в раздумье:
— Я предположил творческий эксперимент…
Но Страстов перебил:
— Юлик, конечно, продвинутый, но не до такой же степени! Лет пятнадцать в зоне…
— Погодите! — призвал нас к порядку хозяин. — Громов сознался в том, что проводил над собою опыт?