— Догадываюсь.
Инфернальный огнь
Я, уже не в первый раз с утра, позвонил Старцеву и окольным путем выяснил: предполагаемый фотограф-порнограф пока на даче (упорно не покидает «горячую точку»). «Но почему и где вы скрываете Маню? — кипел отец. — Мне пришлось врать следователю!» — «Маня была в ночь убийства в избушке. — Выразительная пауза. — Продолжайте врать, пожалуйста».
Я готовился к решительным действиям — любым путем проникнуть к Марине Мораве и мольбами или угрозами заставить ее снять заклятье — но даже «копейка» моя отказалась идти в поход на колдунью! Мотор не завелся, я плюнул и отправился в путь в полупустой дневной электричке — платформа «Чистый Ключ» — выскочил из последнего вагона, рванул на шоссе, оставив позади кучку пассажиров.
Несло меня как угорелого — к неведомой цели, хотя развязка страшила, пожалуй, не меньше, чем сама тайна. Несло не напрасно. Впереди (неблизко, видать, с предыдущей электрички) шла девушка в рубашке цвета хаки и зеленых шортах. Банально, но верно: одежда, ее стиль, действительно меняют человека. Только на подходе я сообразил, что это Маня в одежде моей сестры, а она… она побежала от меня в поле — легкая, как лань; я нагнал ее уже неподалеку от «якоря спасения». В маленькой лощине Маня упала, задыхаясь, на желтый, сплошь из одуванчиков, земной покров. Я тоже затормозил и замер, стараясь не спугнуть больную… румяную от бега, с распустившимися волосами, в ярком зеленом наряде, как никогда цветущую и прелестную.
— Больше не могу, — прошептала. — Не трогайте меня, пожалуйста.
Ах, вот как мы теперь — на «вы» — и дрожащую овечку изображать! Но тут же я напомнил себе: она невменяема!
— Не трону. Почему вы сбежали?
Она ответила долгим взглядом, и опять и вновь сердце мое смягчилось.
— Манечка, ну что ты?
— Будь что будет, — сказала она кротко и встала на ноги. — У тебя есть нож?
— Какой нож? — растерялся я. — Ты на что-то намекаешь?
— Я в ту ночь все видела.
Господи, помилуй! Все прежние страхи — пустяки по сравнению с новым чувством…
— Что ты видела? Я — убийца?
Маня молчала… а для меня даже в составе воздуха что-то переменилось, горький ветер проник в горло и легкие, почудился колокольный звон… Или не почудился? Не сговариваясь, мы подбежали к краю холма, где пыльный проселок низвергался к белому храму. А на другом конце села, симметрично, взвивался к небу дымно-огненный столп.
Горела изба Марины Моравы, стояла толпа. Пожарных, понятно, не дозовешься, сельчанам самим не справиться, а может, думают, так и надо ей, ведьме… Зрелище завораживало, было в нем нечто древнее, мистериальное. В игре пламенных языков временами проглядывало черное продолговатое пятно, наверное, тело; а колокола грозно звенели, созывая; и бежали к огню от Холмов и от полустанка; только от леса никто не бежал. В толпе сновал наш общий знакомый с роскошным «Никоном», выбирая ракурсы… Вдруг пятно внутри вспыхнуло разом, обрушились стропила, превратив труп в синий факел. Крик народа на мгновенье покрыл колокола.
— Она так хотела! — я опустился на колени в траву, внезапно устав. — Отец Дениса сегодня сказал, что после смерти экстрасенса защитные поля рухнут в тот же момент и его подопечные окажутся лицом к лицу с реальностью. Что скажешь?
Маня присела рядом.
— Значит, она умерла не сейчас.
— Не сейчас?
— В двенадцать часов дня я неожиданно почувствовала себя здоровой и свободной.
— И вспомнила, что я убийца? Но у меня нет ножа… тех ножей. И не было никогда!
Она заплакала горько, в голос.
— Манечка, я даже не знаю, где спрятан труп!
— Там кривая березка, — вдруг сказала она.
Я подумал: «Только б не сойти с ума!», и она подумала — вслух:
— Только б не сойти с ума! — и добавила: — Вон батюшка идет.
Для усиления мистического мотива от толпы перед пожарищем отделился отец Киприан в темном будничном облачении и пошел прочь по улице.
— Я его с детства знаю, он добрый. Давай, как он скажет, так и поступим, а?
Через считанные минуты мы втроем сошлись в палисаднике у родника, над которым возвышалась белая беседка, обрамленная по земле плитами и скамьями из белого камня и темно-зелеными вечно-печальными кипарисами. По моему настроению — нездешний колорит, библейский. Но заговорил я с нелепой, от волнения, игривостью:
— Огнь небесный колдунью испепелил?
На что отец Киприан отвечал со сдержанной простотой:
— Там бензином попахивает.