— Я бы всей душой, Платон Михайлович…
— Платон. Для вас — Платон.
— Всей душой, говорю, Платон, но… — я набрал в грудь воздуха и решился: — но боюсь, что поздно.
— Поздно? В двадцать один год? — возмутился он. — Да будет вам! Неужели Юлия так испорчена?
— Я не знаю. Понимаете, я не знаю, жива она или нет.
— Не по — ни — маю… — оторопело пропел Покровский и остановился, наконец, словно прирос к полу. — Вы о чем?
— О бревенчатой избушке в лесу.
— Что-что?
— Сегодня ночью, — прошептал я, — там случились события страшные, можно сказать, неправдоподобные.
— Господи, помилуй! Рассказывайте!
— Юла пригласила меня в загородный дом — так она выразилась. Где-то в той местности, где Чистый Ключ и дача Старцевых.
— Она там снимает дом?
— Не знаю. Он встретил нас гостеприимно-распахнутой дверью, зажженной свечой, вином в бокалах.
— Кто встретил?
— Дом, который производит двойственное впечатление, как и сама Юла. Старый пятистенок с русской печью и погребом на кухне и одной большой комнатой. Пурпурной.
— Какой?
— Там ковер именно такого редкого цвета — темно-багрового. И размер уникальный.
— Бог с ним, с ковром. Какое страшное событие?
— Мы выпили бордо, вдруг заснули, а когда я очнулся…
Покровский перебил:
— «Вдруг заснули». Это как?
— Я внезапно провалился в кошмар. Думаю, вино было отравлено.
— Она отравилась, а вы нет?
Платон отшатнулся с явным испугом, наверное, приняв меня за маньяка, который на юбилее Старцева наметил жертву и сегодня ночью привел приговор в исполнение.
— Она не отравилась.
— Ну, Алексей, что вы в самом деле!..
— Я неточно выразился: не яд, но какой-то галлюциноген был подсыпан. Я и вообще с трудом засыпаю, а тут… с женщиной в объятиях отрубился и перенесся на остров св. Пантелеймона.
— Из ее «Школы», — прошептал Покровский, — и из «Ангела».
— Да. Очнулся — она рядом.
— И тоже спит?
Я не отвечал, с натугой преодолевая внутреннюю дрожь; с яркой жутью «восстало» вдруг ее лицо, струйка крови из уголка губ и руки, упавшие на меня…
— Спит вечным сном, — вырвалось глухо. — В спине под лопаткой нож.
Платон строго уточнил:
— Вы опять неточно выразились?
— На этот раз — точно.
— «Органы» в курсе ваших снов?
— Я пошел заявить, но провалился в открытый погреб на кухне, а когда выбрался, мертвой в комнате не было. Как вы сказали о ее матери: исчезла…
— Никакой мистики! — оборвал меня Платон, но заметно «затрепетал».
— Скажу о факте: больше я не видел Юлу ни живой, ни мертвой.
— Значит, вы побоялись заглянуть в комнату!
— Заглянул!
— Нет!.. Простите, Алексей, но вы меня так ошеломили… — Он прикурил очередную сигарету от окурка. — Общеизвестно, что наркотическое опьянение может дать самый непредсказуемый эффект. Вам померещился нож…
— Я был весь в крови. Хорошо, в черном свитере и черных джинсах, умылся потом в лесном ручье.
— Почему такой траур?
— Случайно. Надел на дачу.
— Что вы сделали с замытой одеждой?
— Не замывал. В ванной лежит, стирки дожидается.
Он сказал тихо, почти шепотом:
— Все равно криминалистический анализ даст искомую картину.
— Если вы донесете.
— Вы ставите меня… Алексей, речь идет о моих близких, самых близких! Вы не бредите, не выдумываете? Было убийство?
— Был нож, была кровь, было ее мертвое лицо.
— Да ежели рассказать милиционерам такую средневековую новеллу…
— Расскажите. Я не обижусь.
После долгого раздумья — Покровский походил, походил по балкону — я услышал:
— Зачем вам меня обманывать? Вообще молчали бы. Я склоняюсь к тому, чтобы в этот ужас поверить.
— Спасибо. С нами, конечно, был третий.