За «волшебным замком», за сараем, малинником, ельником (на краю света, вновь подумалось) пряталась в густых зарослях та крошечная лужайка с нежной муравой — на самом деле болотце, округлое, как колодец, с ряской, отливающей изумрудным золотом.
— Вон там я упала!
Лужайка-ловушка была окружена желтыми цветами купавны, занесенной в «чернокнижие», и молодая плакучая береза склонялась над ней. Листья кое-где оборваны, веточки обломаны, но в целом деревце=спаситель за неделю уже оправилось и сейчас под вечереющим ветерком, раздувающим зеленое кружево, охорашивалось перед нами. Все так красиво, и такой ирреальной жутью веет от этой могилы «в грязи».
Быстров, сдвинув рукав пиджака, взглянул на часы.
— Вот-вот в лесу стемнеет. Прошу всех покинуть место происшествия.
— Не проверив, здесь ли останки? — угрюмо спросил Старцев.
— А как вы сейчас проверите? Если ваша дочь настаивает на своих показаниях…
— Настаиваю!
— …завтра проведем эксгумацию.
Тут глаза археолога, привыкшие различать микроскопические детали, засекли серебристое пятнышко… еще одно… пять серебристых точек на желто-зеленой пленке. Я рванул к березке, лег плашмя на твердую землю и опустил руки в жижу, нарушив равновесие воздуха и воды — радужные пузыри начали лопаться на поверхности, взрываясь миазмами.
— Ведьмина лаборатория! — закричал я, отвернувшись, оглушенный вонью. — Трупом пахнет!
— Плесенью, — Быстров принюхивался, как ищейка. — Ну-ка встать, пошел отсюда!
Но руки мои уже нащупали склизкие, мягкие пальцы с серебристыми ногтями; я потянул труп на себя, высунулась белая кисть, раздался всеобщий вопль, и почудилось, будто мертвая тянет за собою…
— Помоги, святой Пантелеймон! — нечто совсем неожиданное у меня вырвалось. И услышал я Страстова: «Помешался археолог!» И Покровского: «Это сон, в момент убийства Алексею приснился остров из романов Юлии…» И вдруг — в самое ухо: «Держи, не отпускай, я тебе помогу!»
Но и вдвоем с отцом мы не справились, трясина не отпустила ее; что-то ухнуло в глубине, и белая рука скрылась… и я б, наверное, следом (не помешался археолог, но был очень не в себе), меня оттащил от ведьмина омута Старцев.
Опомнился я уже на исходе чудовищного эпизода: скорбный отец прижимал к себе Манюню (сейчас ангела из старого фильма), фотокор неунывающе фотографировал, на лице Платона застыла гримаса ужаса…
— Алексей, — прошептал он, — вы не ошибаетесь? Это Юла?
— Рука распухшая, но я опознал наощупь, я всегда…
Тут видавший виды дядя Степа подал команду:
— Сейчас вы все отсюда слиняете! Немедленно!
— Смените тон! — оборвал знаменитый романист. — Я останусь здесь до эксгумации.
— Нельзя, Федор Афанасьевич. Я вызову охрану, не беспокойтесь.
— За что не беспокоится — за трупы?
— «За трупы», вы сказали? За какие трупы?
В их нервное препиранье врезался низкий женский голос:
— Федор, то была Маня?
По эффекту страха новый эпизод почти равнялся предыдущему: в оглушительной тишине слева от меня зашевелились заросли — сейчас появится Мария, прятавшаяся тринадцать лет в заколдованном лесу.
Дрожащими руками я раздвинул ветви — черная шляпка на ней и лицо полускрыто вуалью. Когда трепет присутствующих достиг накала, из кустов вышла Лада (что было немедленно и навечно зафиксировано расторопным папараццо). Напряжение чуть-чуть спало.
— А-га! — ласково пропел дядя Степа. — Добро пожаловать, поджигательница! Не отрицайте, вас видели выходящей из дома Марины Моравы за полчаса до пожара и описали. Что скажете?
Она подошла к роковой березке и подняла черную сеточку с глаз на шляпу.
— К этой трупной яме я не имею никакого отношения.
— А к пожару? Что вы здесь делали?
— Попрощалась с Чистым лесом и пошла на станцию, как вдруг услышала ваши вопли и вернулась.
— Да кабы не наше появление здесь, от элитного леса пепелище бы осталось!
— Может быть, покойная именно этого хотела, мне неизвестно.
— Вот как? Вы же попрощались с лесом.
— Как всегда: до следующей встречи. Лес — мой. Но я не прогоняю вас отсюда, а объясняю: мною выполнена — всего лишь, безо всяких «поджогов» — последняя воля хозяйки: зажечь после ее кончины две свечи. Что я и исполнила.
— И запах керосина и там и сям не почувствовали?
— У меня насморк.
— Не играйте — доиграетесь! Как вы узнали о ее смерти?
— Марина по мобильнику позвонила мне домой, как и условлено было: наступает агония. Я приехала, старуха была уже мертва.