одна за другой проливаются в чайник капли кофе.
За те несколько недель, что Джон провёл в базовом лагере, проходя
акклиматизацию, он научился ждать и ничего при этом не делать.
Раньше — спешил, торопился, успевал по пять дел разом или лез на
стену от скуки. Теперь — наблюдает, и течение времени как будто
обходит Джона стороной, как бурный горный ручей обходит большие
камни.
Не обходит, конечно, а обтачивает. Джону ещё нет сорока. Но кожа
его уже покрылась бледными солнечными пятнами — раньше никто не
рассказывал, что в горах нужно использовать SPF.
Поднимаясь на Эверест, он думал, что готов к любой нагрузке.
Столько опыта за плечами — не профессиональный альпинист, конечно, но обошёл все вершины родной страны.
21
Правда, Денали немногим больше шести тысяч метров, тогда как
Зона смерти начинается в районе восьми. «Разве может гора убивать»,
— улыбался Джон прежде, чем почувствовал, как Эверест играет с ним, пытаясь убить.
Но хуже игры, в которую играла гора, была игра, затеянная людьми.
К весне 2017 года, когда Джон поднимался на вершину мира, в крити-ческой зоне погибло уже более двухсот людей. Практически все они
там и остались — унести тело и опасно, и нечеловечески дорого: не
меньше, чем семьдесят тысяч долларов.
Ещё в базовом лагере руководитель коммерческой экспедиции, к
которой присоединился Джон, предупреждал об угнетающем впечат-лении, которое может оставить Радужная долина. Чудесное название
совсем не радугу имеет в виду, но цветную россыпь мёртвых альпинистов в ярких костюмах и ярко-оранжевых использованных кислород-ных баллонов.
Когда команда прошла полпути в Зоне смерти, старший проводник, заглянув в небольшую пещеру на склоне, констатировал: «Восемь с
половиной тысяч метров, ребята!» Из почти девяти тысяч осталось
всего триста пятьдесят: не время отдыхать и совсем не время задумы-ваться о смерти. И всё же альпинисты поникли: каждый из них знал, что это значит. Не радостная весть. Не столб с мотивирующей под-писью: «Вы почти у вершины! Так держать!»
Пещера Зелёных ботинок — вмёрзшего в лёд тела, которое покоится
на вершине больше тридцати лет. Джон старался отвести взгляд.
Заставить себя полюбоваться пейзажем. В конце концов, сосредото-читься на спине идущего впереди, в связке с ним.
И всё равно смотрел. Его глаза будто зумировали в этот момент.
Взгляд застилало салатовое пятно: язычок с надписью Ko ach.
Джон наливает кофе. Руки дрожат, и в чашке чуть ли не меньше
напитка, чем на столешнице вокруг.
Он не смог порадоваться вершине, когда достиг её. Не запомнил, как выглядит мир, если смотреть на него с самой высокой точки.
22
Отказался от фотографии со своей группой. Чуть не забыл оставить
Эвересту маленький сувенир, подготовленный мамой — магнитик из
Пасадены — а когда вспомнил, засунул магнитик поглубже в карман.
«Я уйду отсюда бесследно, — думал Джон. — Я ничего не оставлю тут, Эверест, не сделаю твою ношу ещё тяжелей».
Сейчас Джон тонет в воспоминаниях, и его до костей пробирает
холод. Но тогда, на вершине, ему было жарко, казалось, что он возго-релся под всеми слоями одежды, он даже чувствовал запах гари. Он
хотел раздеться — проводник остановил. Оказалось, Джону совсем не
жарко: у него галлюцинации от кислородного голодания.
Проходя Радужную долину на обратном пути, Джон всё пытался
ступать, не открывая глаз. Несколько раз споткнулся и упал: шерпам-проводникам приходилось его ловить, увеличивая растраты сил, и он
всё-таки начал смотреть под ноги. Белый снег. Красные ботинки.
Разноцветная мусорная роспись.
Пытался что-то поднять — голова закружилась, кровь прилила к
ушам, зашумела в них, как океан.
Больше не пытался. Слабак.
Интересно, после истории с Дэвидом Шарпом кто-то ещё надевал
на восхождение зелёные ботинки?
В верхнем лагере, словно одержимый, рассматривал обувь каждого.