Такая «непонятливость» отчасти объясняется памятью о прошлом; Чацкий не хочет допустить мысли, что София за три года могла поглупеть до молчалинского уровня. Но тема варьируется слишком долго, «затяжное» неведение Чацкого о реальном положении дел в конце концов начинает работать против него. Ему нужно стать непосредственным свидетелем любовного разрыва Софии с Молчалиным, чтобы окончательно удостовериться в том, что зрителю было известно с первой же сцены.
Точно так же по-разному могла восприниматься и «нелогичность» Чацкого, который в диалоге с Фамусовым резко отвергает возможность службы в бюрократическом государстве («Служить бы рад – прислуживаться тошно»), а в сцене бала, беседуя с бывшим однополчанином Платоном Михайловичем Горичевым, женившимся на молоденькой московской барыне Наталье Дмитриевне и совсем закисшим, призывает того поскорее вернуться на службу, в полк. С точки зрения автора, Чацкий ведет себя естественно: он обличает «устройство» чиновной службы, а не службу как таковую; военная служба приемлема для него, ибо не связана с необходимостью «прислуживать». Но с точки зрения недоброжелательного критика это могло выглядеть сюжетной натяжкой, свидетельством «беспамятства» героя, который просто не помнит, что говорил несколько часов назад. (Тем более что и армейское «прислуживание» в комедии уже обличено на примере Скалозуба).
Пушкинская реакция не была единичной; крикуном, фразером, идеальным шутом называл В.Г. Белинский главного героя комедии в статье «Горе от ума» (1840). Впоследствии – начиная с О.М. Сомова и кончая И.А. Гончаровым – «сценические» недостатки образа Чацкого будут объяснены психологически: Чацкий ведет себя не как «герой без страха и упрека», но как живой, пылкий и честный человек, на долю которого выпал «мильон терзаний». Круг эмигрантской оппозиции 1860-х годов (А.И. Герцен, Н.П. Огарев) задним числом «пропишет» Чацкого в декабристском движении, превратив его из одинокого героя-рупора авторских идей в выразителя революционной идеологии эпохи. Поколение Д.И. Писарева и Н.А. Добролюбова, напротив, презрительно отзовется о Чацком как о «лишнем» человеке, болтающем попусту. Противоречивые, подчас взаимоисключающие проекции образа Чацкого свяжут между собою таких разных героев русской литературы, как Бельтов А.И. Герцена, Павел Петрович в «Отцах и детях» И.С. Тургенева, Степан Трофимович Верховенский и Ставрогин в «Бесах» и Версилов в «Подростке» Ф.М. Достоевского.
Фомичев С.А. Грибоедов: энцикл. СПб.: Нестор-История, 2007.
URL: http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=6102#.
Гершензон М.О. Грибоедовская Москва. М., 1914.
URL: http://feb-web.ru/FEB/GRIBOED/ critics/gri_mos.htm?cmd=2.
Маркович В.М. «Век нынешний и век минувший…». Комедия А.С. Грибоедова «Горе от ума» в русской критике и литературоведении.: СПб.: Азбука-классика, 2002.
Тынянов Ю.Н. О сюжете «Горя от ума» // Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М., 1969.
URL: http://az.lib.ru/t/tynjanow_j_n/text_0150.shtml.
Проскурина В.Ю. Диалоги с Чацким // «Столетья не сотрут…»: Русские классики и их читатели. М., 1989.
Архангельский А.Н. Герои и сюжет «Горя от ума».
URL: https://interneturok.ru/lesson/literatura/9-klass/uroki-a-n-arhangelskogo-dlya-8-klass9/geroi-i-syuzhet-gorya-ot-uma-a-s-griboedova.
Поливанов К.М. Власть женщин в «Горе от ума».
URL:http://arzamas.academy/spedal/ruslit/episodes/34.
Поливанов К.М. Горе от ума как улика.
URL: http://arzamas.academy/special/ruslit/episodes/35.
Пушкин (1799–1837)
Напоминать, когда Пушкин родился, и что написал, было бы как-то даже и неприлично. Поэтому без лишних предисловий сразу перейдем к его героям.
Анджело (стихотворная повесть, 1833; опубл. – 1834)
Анджело – неправедный властитель, суровый законник, преступивший закон, «антигерой» стихотворной повести, которая входит в своеобразный цикл пушкинских вариаций на темы Шекспира. За основу повести взята коллизия комедии «Мера за меру», главный герой которой – судья Анджело, чей «многосторонний» характер Пушкин сравнивал с другими шекспировскими персонажами – Шейлоком и Фальстафом: «Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы такой-то страсти, такого-то порока; но существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителем их разнообразные и многосторонние характеры. У Мольера Скупой скуп – и только; у Шекспира Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен. У Мольера Лицемер волочится за женою своего благодетеля, лицемеря; <…> спрашивает стакан воды, лицемеря. У Шекспира лицемер произносит судебный приговор с тщеславною строгостию, но справедливо; он оправдывает свою жестокость глубокомысленным суждением государственного человека; он обольщает невинность сильными, увлекательными софизмами, не смешною смесью набожности и волокитства. Анджело лицемер – потому что его гласные действия противуречат тайным страстям! А какая глубина в этом характере!» (Таblе-Таlk, 1835–1836). Учтена, возможно, и новелла итальянского писателя Джиральди Чинито, обработавшего фабулу Шекспира и сократившего число участников интриги до четырех. («Роли» Анджело здесь соответствует сюжетная линия Джуристо.) Но шекспировские страсти весело наложены Пушкиным на российский фон (подробнее об этом сказано в статье «Дук»), а российский фон трагически вписан в круг вечных общечеловеческих проблем.